Говорят, под Новый год…

Пять ведер разных роз – нетронуто-белых, нежнейше-розовых, коварно-рубиновых, издевательски-желтых и даже таинственно-черных. Еще три ведра разнокалиберных хризантем, два ведра тюльпанов, выглядевших особенно хрупкими в это время года. И еще много-много других цветов, названий которых даже не знаю… Я стою у цветочной витрины и не могу сдвинуться с места: цветы меня заворожили. На улице конец декабря, мороз, а там, внутри, вечное лето.
- Вы так сильно любите цветы?
Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял высокий, средних лет мужчина, одетый явно не по погоде – в легком длинном черном пальто. «Летний мужчина» - так я его сразу окрестила, не подозревая, насколько окажусь права.
- Люблю, - неохотно ответила я, потому что избегаю пустых уличных разговоров.
- Я наблюдал за Вами из машины. Вы здесь уже полчаса стоите. Постойте, пожалуйста, еще пять минут.
Я пожала плечами, поскольку и не собиралась пока уходить, а он зашел внутрь цветочного павильона. «Сейчас потратит сто рублей, а претендовать будет на миллион» - привычно подумала я, хотя «Летний» такого впечатления и не производил. И тут я увидела, как довольно улыбающаяся немолодая продавщица забирает с витрины ведро белых роз, именно тех, которыми я особенно любовалась. «А как же я?» - хотелось крикнуть.
А я уже через минуту стала обладательницей этой красотищи.
- Вы волшебник? Неожиданно появляетесь под Новый год и исполняете желания?
- Если Вы хотите, чтобы я был волшебником, могу попробовать… А на самом деле все гораздо прозаичнее: сидел в машине, ждал приятеля, который так и не пришел, наблюдал за Вами… А белые розы мне нравятся больше других.
Падающий пушистый снег прикрывал белые цветочные бутоны невесомой вуалью. Розы и снег – в этом эклектичном сочетании было что-то несбыточное. Зимние розы. А переплетения сладкого цветочного аромата с морозной свежестью как-то по-особенному кружили голову. Наверное, так пахнет мечта о счастье.
- Спасибо Вам за цветы.
- Давайте я Вас подвезу.
- Нет, что Вы, спасибо, не надо. Я сама дойду.
- Розы замерзнут и погибнут.
- Да, действительно, цветы жалко…
И он повез меня… в несбыточное. Новый год мы встречали на райском океанском острове, который принадлежал только нам. Август – так неожиданно звали моего волшебника, летнего мужчину, который был теплым (заботливым) днем и жарким (страстным) ночью. Бурно проведенные ночи сменялись невиданной красоты рассветом, и мы отправлялись в подводный мир. Я никогда раньше не ныряла так глубоко, но Август быстро меня научил: рядом с ним все давалось легко и просто. Солнечные лучи пронизывали толщу воды, демонстрируя нам наличие другой жизни – свободной и гармоничной. Удивительно, но в коралловом лесу, украшенном, словно гирляндами, стайками разноцветных рыбешек, отчетливо чувствовался Новый год с его свежим вкусом и пьянящим ароматом.
Напробовавшись быть своими в параллельном мире, мы возвращались на берег, где нас уже ждал райский обед.
- Сначала ты будешь вот эту жирную тигровую креветку, - говорил Август и кормил меня.
- А ты вот эту рыбу с непонятным названием, - я тоже протягивала ему кусочек.
- Пугаешь непонятным?
- Сама боюсь.
- А ты не бойся. Не важно, как это называется, главное – вкусно.
- Ты про рыбу?
- И про нас…
Нам, действительно, было вкусно друг с другом.
Заканчивали трапезу мы уже на пляже, сидя на мелководье и поедая манго. Впиваешься в него, и во все стороны брызжет сладкий ароматный сок, который струится по щекам, подбородку и рукам. И его не надо смущенно промакивать салфеткой, боясь выглядеть неприлично и заляпать одежду. Можно просто отдаться первобытным желаниям и выпустить себя на волю.
- Я не хочу терять ни одной капли тебя, - шепчет Август и ловит языком сладкий сок с моих губ. Накатившая волна, не в силах разлучить нас, разбивается множеством брызг, и поцелуй получается сладко-соленым. «Розы и снег», - чуть позже вспоминаю я, засыпая в пальмовой тени, убаюканная легким морским ветерком, до следующей страстной ночи…

…В витрине по-прежнему благоухают розы, на стекле отражения разноцветных огней с елки напротив танцуют с белыми хлопьями, а под снегом стою я и слизываю со своих губ соленые ручейки. «Слезы и снег» – вот это про меня, хотя я молода (мне нет и тридцати) и красива (так все говорят). У меня есть престижная работа, очаровательная дочурка и муж - «чемодан без ручки: и тащить трудно, и выбросить жалко» - работает охранником по графику (и что он только сохранил?), а в остальное время, которого у него предостаточно, пьет пиво с дружками или, если дома, играет на компьютере. А раньше мне казалось, что моей целеустремленности и жизнелюбия хватит на нас обоих.
Мне холодно, не только снаружи, но и внутри. Хочется Лета, а еще хочется, как в детстве, встать под Новый год к елке и сбивчивым шепотом загадать желание: «чтобы мама с папой не болели, все мы были веселы и счастливы, и произошло чудо». В общем-то, за много лет мечты почти не изменились.
- Господи, что только не родится в замерзшей голове под Новый год! - я поставила сама себя на место. – Ну, зачем мне далекий океанский остров, хотя и райский, зачем мне чужой мужчина, хотя и «летний»? Вот от роз я бы не отказалась: аромат мечты о счастье головокружительней самого счастья. Мечта, как шампанское, волнует, будоражит и отрывает от земли, а счастье, как водка, накрывает с головой , отшибает память и дает такое похмелье! Да и цветов мне просто давно никто не дарил…
- Вы так сильно любите цветы?
Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стояла маленькая, лысая, упакованная в черную кожу и наглую морду (и зимой, и летом одним цветом) особь мужского пола.
- Цветы? Терпеть не могу! – отрезала я и зашагала прочь…

Женское начало

- Девочки, просыпаемся! – в палату заглянула дежурная медсестра. Лариса поступила в отделение ночью, но так и не смогла уснуть до утра, хотя острой боли уже не было, зато одна из соседок храпела так, что даже стекла резонировали. Ларисе было одиноко и неуютно, хотелось домой, как когда-то давным-давно в пионерском лагере, куда она попала первый раз в жизни.
- Доброе утро, старушки, - несоответствующим своему раскатистому храпу, высоким тонким голосом приветствовала та, из-за которой Лариса так и не смогла уснуть.
- А в нашем полку прибыло, - осторожно потягиваясь, сказала соседка по кровати Ларисы. – Ну что за жизнь, даже потянуться, как следует нельзя.
- Не привередничай, есть хоть какая-то жизнь, и, слава Богу! Давайте лучше познакомимся. Вас как зовут? – обратилась к новенькой третья женщина.
- Лариса, - тихо и грустно ответила та.
- А меня Катерина.
- Меня Инна, - продолжила соседка.
- А меня Лена, - прозвенела храпунья.
- Вы тоже из этих, из перенесших? – спросила Инна.
- Что перенесших? – не поняла Лариса.
- Как что! Инфаркт, конечно. Здесь почти у всех один диагноз, - разъяснила Инна.
- А, нет, у меня предынфарктное состояние.
- Вам повезло, а Вы грустите. Может все и обойдется. Пред – оно всегда лучше, чем после, - уверяла Ларису Катерина.
- Ну не всегда, конечно, - пропела Инна.
В палату вошла медсестра, раздала таблетки, сделала уколы. Начинался очередной день непредсказуемой больничной жизни…

Лариса лежала под капельницей уже час и думала. Думала о своей жизни, о том, правильно ли она все делала, раз вот теперь попала сюда. Росла, как все, училась, как все. Не красавица, но фигура хорошая до сих пор. Активная была всегда, особенно в отношениях с мужчинами. Нет, навязываться она себе не позволяла , но если человек ей нравился, всегда находила способы его к себе привязать. Мужа своего будущего она впервые увидела на городском пляже. То, как он подошел к воде, нырнул и поплыл, оказалось достаточным для того, чтобы у Ларисы сначала что-то защекотало в животе, а потом она решила, что этот красавец будет ее. Все так и случилось, парень, и сам был не прочь завести новое знакомство, да еще с такой грациозной брюнеткой. Лариса быстро изучила его слабые стороны и заиграла на них, как музыкант-виртуоз. Уже через полтора месяца они снимали квартиру, которую, правда, сама Лариса и нашла, и организовала. А через семь месяцев праздновали скромную, но все же свадьбу. Жалко, что не было у нее белого свадебного платья, символа безоговорочной мужской капитуляции, но победу свою она ощущала сполна. Всеобщий любимчик теперь принадлежал только ей одной. Эх, если бы кто-то тогда дернул за рукав, остановил, сказал: «Ты с ума сошла! Брось его, это кака! Всеобщее – значит ничье!» Хотя в тот момент своего триумфа она никого слушать бы не стала…

-Ларис, а ты замужем? – вырвала ее из воспоминаний Инна.
-Да, уже двадцать пять лет.
-Ух, ты! Серебряная свадьба. Отгуляли уже?
-Нет, юбилей через неделю. Должен был быть.
-Да ладно тебе, не переживай! Ну, попозже справите, подумаешь проблема! А я вот всего год замужем.
-Как это? – невольно вырвалось у Ларисы.
-Что, стара я для молодоженки, да? – лукаво прищурилась Инна. - А вот так! Двадцать лет в любовницах числилась. Сначала балдела от своего статуса: сплошная романтика, цветочки, подарочки, в общем, чистая любовь, как мне казалось тогда. Любовничек мой был человеком умным, успешным, красивым. Все у него в жизни было хорошо. Но кобелина знатный! Я сразу просекла, в каком месте у него слабина. Постель, конечно, у нас с ним была головокружительная. Таких мужиков у меня не было ни до, ни после него. И он во мне нуждался еще как! Его бедная женушка и не подозревала, поди, от кого зависит мир в ее семье: он становился просто невменяемым, если по каким-то причинам не удавалось переспать со мной.
- А может, не только подозревала, но и знала все, - вступилась за чужую жену Лариса, поскольку сама она проходила все это не однажды, и сразу чувствовала появление на горизонте очередной мужниной любовницы.
- А что же никак не реагировала? Ни разу даже не позвонила мне.
- Да не считала нужным унижаться, например. Или считала, что не велика беда, пусть гуляет, может, она сама тем же увлекалась. Да мало ли может быть причин!
- Ну, может ты и права. Только жила я так, жила, а потом во мне что-то перещелкнуло. Не верьте, девочки, ни одной бабе, которая говорит, что не хочет она замуж, что ей в любовницах лучше. Рано или поздно возникает потребность стать законной, ходить, если хочется, нечесаной, и плевать на его настроение сегодня, если у самой критические дни. В общем, до жути хочется быть не идеальной и рядом с любимым.
- Ну, и как же ты стала женой? – вступила в разговор Лена, до этого молча слушавшая монолог Инны.
- Да сам Господь подарил мне мужа. Все просто и банально: как встретились в гостях у общих знакомых, так больше, считай, и не расставались. Он мне как рука: вроде бы и не думаю постоянно и огнем не горю, а без него не смогу. Я знаю.
- Видимо, это и есть любовь, - печально вздохнула Лена, - А у меня так и не получилось встретить такую любовь. Кому нравилась я, совсем не увлекали меня. А серединки на половинки я не признавала, думала: «Зачем это я буду размениваться по мелочам, я найду, я выберу лучшего из лучших». Но с каждым уходящим годом эта мысль становилась все нереальней и нереальней. Так и живу бобылихой.
В палату вернулась Катерина, мрачная и тихая, и молча легла на кровать.
- Ну что сказали? – обратилась к ней Инна.
- Да ничего утешительного. Не выписывают меня. Еще неделю продержат точно.
- Ну и лежи себе отдыхай! Куда тебе торопиться? Дома все равно никто не ждет, - пыталась утешить ее Инна, но эффект оказался противоположным: Катерина заплакала.
- У нее муж умер два месяца назад, вот сердечко и не выдержало, - шепнула Инна Ларисе.

…Бывали минуты, когда Лариса мысленно желала смерти своему мужу, хотя и любила его. Только безмерное отчаяние рождало такие мысли. Рано или поздно Лариса узнавала об изменах супруга, но никогда не подавала вида, раз и навсегда решившая для себя, что в подобных ситуациях, если не можешь человека бросить, единственный способ не унизиться самой и не скатиться до грязных оскорблений, это делать вид, что ничего не произошло, все по-прежнему хорошо. Но это внешне, а что бушевало в такие периоды у нее внутри, известно одному черту. Это было безумно трудно, но представить свою жизнь без Саши она не могла. Какой никакой, а ее, и только ее, законный муж. А «эти» все по номерам и очередности: первая, третья, да хоть сотая, а жена единственная. Да и Саша не стремился что-либо кардинально менять в своей жизни, видимо, его и так все устраивало…

- Катя, Катюша, ну, успокойся, - гладила ее по голове Лена.
- Да пусть выплачется, легче станет, - придерживалась иного мнения Инна.
- Да нельзя ей переживать, и так кардиограмма неважная. Ну, Катенька, все наладится, - продолжала Лена.
- Что может наладиться, когда его нет, и больше не будет никогда! Понимаешь, НИКОГДА?! А мне тогда что тут делать? Я хочу к нему! – рыдала уже в голос Катерина.
- Да ты с ума сошла! Что ты говоришь! – ужаснулась Лена.
- Катя, а дети? У тебя же есть дети! Это у меня их нет, а я все равно хочу жить. И это ты мне утром говорила: « Есть хоть какая-то жизнь, и то хорошо». В нашем-то положении! Мы все на волосок от другого мира. Но нам рано еще туда, ты слышишь?! – не выдержала Инна.
- А дети уже выросли, и я им не нужна! – уже почти кричала Катерина.
На шум в палату прибежала медсестра, оценила обстановку, убежала снова и вернулась уже со шприцами. Вколола всем, кроме Ларисы, по уколу, Лене и Инне больше для профилактики, хотя и они уже лили слезы, а Катерине по острой необходимости. И только Лариса, распятая капельницей, казалась спокойной. У нее хорошая тренировка по выдержке, но из уголков глаз все же тихо струились соленые ручейки.

Часы посещений, как обычно, с пяти до семи. Это особое время в больничном распорядке. Это лакмусовая бумажка твоей необходимости и состоятельности в жизни. И нигде, как в больнице, и может быть, в пионерском лагере в родительский день, не ощущается просто-таки космическое одиночество, если к тебе никто не приехал. К Лене пришла подружка с кипой глянцевых журналов, чтобы болящая не скучала. К Инне ее молодой муж с цветами. Он, конечно, не был таким уж юным, на вид лет за пятьдесят, но общались они подстать своему семейному стажу – нежно и трепетно. Держались за руки, он ей что-то шептал на ухо, и Инна просто таяла от этих, одной ей принадлежавших слов. Много ли надо женщине, чтобы чувствовать себя счастливой! Хотя бы иногда.
Прошел час из двух отведенных под встречи с близкими. К Катерине пока никто не пришел, и к Ларисе тоже. Обе вышли в коридор, чтобы, якобы, не мешать общению соседкам по палате со своими посетителями. Но обе были напряжены и явно ждали, когда же и к ним придут. Здесь, в больнице, это очень важно, может быть, даже выздоровление пациентов зависит от визитов родных и любимых. Ну вот, и к Катерине пришел сын, широкоплечий красавец с кучей пакетов с гостинцами, и они побрели в дальний конец коридора к окну. Лариса тоже повернулась к окну, у которого стояла. На улице сыпал огромными хлопьями пушистый снег. Она вспомнила, что без малого четверть века назад, в день их свадьбы была точно такая же погода, и ее розовый костюм, выступавший в роли свадебного платья, припорошило снегом, когда они фотографировались во дворике Дворца бракосочетаний, и на фотографии она получилась все же в почти белом воздушном наряде. Потом снег, конечно, растаял, как и что-то в их отношениях, оставив лишь след на фотобумаге.
- Привет, - услышала она за спиной до боли родной голос и обернулась.
- Привет.
- Ну, как ты тут? Как себя чувствуешь, как условия? – засыпал вопросами Саша.
- Да ничего, все терпимо. Ты как? Завтракал сегодня или так и ушел на работу голодным? – поинтересовалась Лариса, зная эту привычку мужа: если она завтрак не подаст, он так и уйдет, ничего не поев.
- Да ты не волнуйся за меня, я и на работе могу перекусить.
- Как дома? Феликса-то бедного хоть кто-нибудь выгулял?
- Да, Маруська гуляла с ним утром, и, судя по ее не проснувшемуся виду, далось ей это нелегко.
- Ну и хорошо, что все хорошо, - улыбнулась Лариса.
- Как я рад, что ты улыбаешься, - Саша прижал Ларису к себе. – Я так вчера испугался за тебя. И за себя тоже.
- А за себя-то почему?
- Да не смогу я без тебя, - так просто сказал Саша такие важные для Ларисы слова. От них даже ее усталому и больному сердцу стало легче.
- Не волнуйся, я поправлюсь.
Лариса пошла проводить Сашу до выхода из отделения. На площадке у лифтов стояла Катерина с сыном. По тому, как она обняла и поцеловала его, показалось Ларисе, что Катерина прощается навсегда. «Тьфу ты, подумается же такое», - Лариса быстро отогнала нехорошую мысль. Проводив родных, Катерина и Лариса вместе вернулись в палату, где Инна, счастливо улыбаясь, созерцала букет, а Лена, тоже, в общем-то, довольная, листала новые журналы. Лариса подошла к окну, чтобы еще раз увидеть мужа. Вот он вышел, обернулся, нашел глазами жену, хотя они и не договаривались, и помахал ей рукой. Лариса помахала в ответ, и на ее движение к окну подошла Инна, посмотреть, кому это так улыбается соседка. Увидев, с кем Лариса общается, она вздрогнула и отступила на шаг назад. Хорошо, что никто не заметил странноватого поведения Инны, особенно Лариса, потому что тот, кто махал ей рукой, был не кто иной, как тот самый незабвенный бывший любовник Инны, про которого она сегодня и откровенничала с соседками по палате. Но этого, к счастью, не узнает никто.
- Девочки, угощайтесь, - Катерина раскладывала принесенные пакеты с гостинцами по кроватям соседок.
- Катя, спасибо, конечно, но не стоит, нам же тоже принесли. Лучше давайте устроим пир в честь нашего скорейшего выздоровления, - предложила Лариса.
- А давайте, - поддержали ее соседки.
Через пять минут больничные тумбочки ломились от угощений. Тут были и ароматные домашние котлетки, и отварная картошечка, и всевозможные фрукты и сладости. Даже «выпить» нашлось: разнообразные соки и даже какой-то чудодейственный травяной настой, принесенный подругой Лены. «Девчонки» с аппетитом уплетали вкусности, смеялись, что-то рассказывали друг другу. Особенно жизнерадостной выглядела Катерина, но к ночи ей неожиданно стало плохо. Прибежавший дежурный врач, сделав кардиограмму и посмотрев результат, быстро распорядился отвезти Катерину в реанимацию. А Лена, Инна и Лариса еще очень долго не могли уснуть. Молча лежали в темной палате и мысленно молились за Катерину. Да и за себя тоже, ведь человеческая жизнь – штука ненадежная.
На рассвете Катерина умерла. Она хотела этого, а, как известно, чего хочет женщина, того хочет Бог. Она хотела быть с любимым. Не на этом свете, так на том. Таково уж женское начало. И женский конец.

Пена жизни

Всё началось в ту злополучную среду. День был обычный и ровный, как гладкое ленивое море, уверенное в своей незыблемости. Ни дуновения ветерка, ни единого намека на волну. Лариса, риэлтор агенства недвижимости, миловидная женщина спелого возраста, пришла домой с работы, разложила покупки и занялась приготовлением нехитрого ужина. Дочь делала уроки. Ровно через полчаса, как всегда, пришел с работы муж. Поужинали, тихо обмениваясь редкими словами. Но это не было скукой, это была несуетная стабильность и спокойствие маленькой семьи. Хорошая семья, считали все вокруг.
- Мне нужно кое-что сказать тебе. Я мучаюсь уже несколько дней, думал-думал и решил, что ты должна знать… Я тебе изменил, - неожиданно сказал муж, когда они уже легли спать. – Но это произошло случайно и ничего для меня не значит, и я посчитал, что честнее будет рассказать и не унижать тебя, да и себя, враньем.
Лариса молчала, она не знала, что надо в таких случаях говорить. Муж, облегченный своей честностью, и освободив душу от дурно пахнущего мусора, через какое-то время сладко засопел. Как обычно. А Лариса так и смотрела широко раскрытыми глазами в потолок, пока зловещие, причудливые тени от фонарных столбов и деревьев за окном не растворились в рассвете…
Вот с этого все и началось: где-то далеко в море на глубоком дне что-то содрогнулось, водная гладь удивленно ахнула и покатилась, набирая силу и превращаясь в волну…

- Что с тобой происходит? Ты уже три дня сама не своя, - не в силах больше молча наблюдать за повядшей Ларисой, обратился к ней коллега по бизнесу.
- Да ничего не произошло, устала просто, - выдавила из себя она.
- Ну и хорошо, что ничего не случилось! – преувеличенно радостно произнес Вадим. – Пойдем пообедаем.
С этого дня совместные обеды стали традицией, а беседы - потребностью. Разговоры, в основном, касались профессиональных тем, но и там находилось много точек соприкосновения.

- Ты знаешь, сегодня звонили по поводу той квартиры, которая болтается у меня полгода. Вечером показываю, - сказала за очередным обедом Лариса.
- Замечательно! А у меня сегодня показ отменился, так что давай поедем вместе к твоим клиентам, а потом я отвезу тебя домой.
- Давай, - улыбнулась Лариса.
Квартира находилась на набережной, и после удачного показа (она понравилась потенциальным покупателям, несмотря на обветшалый вид) Вадим предложил прогуляться и отметить это маленькое событие. Солнце уже клонилось к закату, и огненное небо отражалось в зеркале темной, уставшей за день реки.
- Ох, и ветреный завтра будет день, - покачала головой Лариса.
- Разве это плохо? - удивился Вадим.
- А разве хорошо? Вся пыль будет поднята с земли.
- А вдруг это ветер перемен? - лукаво улыбаясь, произнес Вадим.
- Ну, если это перемены к лучшему, тогда я согласна и пыль глотать, - серьезно сказала Лариса.
Домой она пришла непривычно поздно, но муж не решился поинтересоваться причиной. Он был тихим и незаметным последние дни. Видимо, пережидал, когда разбегутся круги на водной глади от его удара палкой. А всколыхнутая им волна не собиралась возвращаться на прежнее место, она катилась вперед, все больше набирая силу...
Завтрашний и все последующие дни, действительно, оказались бурными. Лариса и Вадим проводили вместе все свободное время, и даже работу старались подстроить друг под друга. Вадим откровенно ухаживал за Ларисой, дарил цветы и подарки, а она радостно принимала, без стыда расцветая и хорошея. Коллеги в агентстве гудели как улей, шушукаясь по углам и, обсуждая их роман, хотя на людях влюбленные старались вести себя, как и раньше, и Вадим обнимал и целовал Ларису, только если рядом никого не было. Но глаза, какие у них были глаза, когда они видели друг друга! По ним-то сослуживцы и поняли - роман, к тому же бурный, поняли раньше самих виновников слухов. Ларису, неожиданно для самой себя, мало сковывали липкие и вязкие сплетни, она парила, заново переживая счастье быть любимой и желанной, счастье быть Женщиной.
Спустя два месяца с той злополучной ночи , которая была сродни стихийному бедствию, способному в одночасье изменить жизнь, тоже ночью, Лариса призналась себе в двух вещах. Первое - она влюбилась, как девчонка, в Вадима, и второе - она разлюбила мужа. Муж, кстати сказать, последнее время тоже пытался ухаживать за ней, приносил букеты, Лариса вежливо говорила спасибо, получая лишь визуальное наслаждение от благоухающей флоры, больше они ничего не значили для нее. Муж пытался и поговорить с ней, но Лариса всегда находила предлоги и отказывалась, сведя общение к бытовым репликам. Витя - так звали мужа, хотя Ларисе это имя казалось уже каким-то отстраненным и чужим, из прошлой жизни. Витя похудел, плохо спал, конфликтовал с подчиненными, цепляясь к мелочам, чем тоже вызывал пересуды.
Вадим же, в отличие от Вити, наливался гордостью и розовел от разведенного им самим костра страстей в душе Ларисы. Она ему нравилась и раньше, доставляя эстетическое удовольствие, но это была не его "вещица", а теперь, он чувствовал, Лариса принадлежала ему, хотя пока лишь, в основном, душой. И это - главное, считал Вадим, остальное - дело времени. Но он не знал ответа на один вопрос - зачем? У него была жена, сын, он их любил, заботился. А первый шаг к Ларисе был вызван простым человеческим сочувствием - она ходила потерянная в те дни после признания мужа, и Вадиму захотелось помочь ей, подставив крепкое мужское плечо. И вот, протянув руку помощи, он вытянул человека из "болота", и, удивляясь самому себе, не отпустил эту хрупкую женщину. Напротив, все тянул и притягивал, все ближе и ближе к себе. Наконец, случилось то, что и должно было случиться. Ночь любви в гостиничном номере оказалась волнующей и прекрасной, хотя сначала Лариса думала, что идет на это из-за мести, что ей просто хочется познать вкус измены, чтобы сравняться с мужем. Но стоило Вадиму начать расстегивать пуговки на ее блузке, и муж, и месть были тут же забыты, их вытеснили желание и страсть. Чувственная нежность правила балом всю ночь, а утром, придя домой, чуть ли не с порога, Лариса объявила мужу, что им надо развестись.
- Я тоже тебе изменила и думаю, нам не стоит оставаться вместе.
- Я тебя понимаю и, я тебя прощу, - вдруг радостно ответил Витя, потому что ему показалось, что глухая стена, разделявшая их в последнее время, наконец-то, рухнула, они теперь видят друг друга и смогут договориться, а обоюдная вина все обнуляет.
- Простишь? Да мне не нужно твое прощение, мне вообще ничего от тебя уже не надо. Это для тебя, как ты говорил, измена ничего не значила, а для меня – это признание в любви, я люблю Его, а с тобой хочу развестись.
- А Марина? Ты подумала о ней? Ей же нужен отец.
- А я и не отбираю у нее отца.
- Лара, не стоит такие серьезные решения принимать наспех. Многое может измениться. – Продолжал увещевать пока еще законный супруг. Но Лариса была натурой цельной, может быть даже слишком, натурой монолитной, и она вынесла свой вердикт:
- Я тебя разлюбила и считаю это достаточным основанием для развода.
Волна, набрав скорости и мощи, изогнулась и приготовилась к обрушению на сушу. Конец ее был близок.

Муж Витя собрал вещи и переселился к маме. А Вадим наврал жене, что уезжает на курсы повышения квалификации (может, он и правда собирался повышать какую-то квалификацию?), и переехал к Ларисе. Сбылась мечта всех влюбленных – быть вместе двадцать четыре часа в сутки! Но идиллической картинки не складывалось. Дочь Марина не принимала новую ситуацию, ей не нравился Вадим, а еще больше раздражала мать, все время обнимающаяся с этим мерзким дядькой. Одиннадцать лет – возраст достаточный для бунта, но недостаточный, чтобы все правильно понять, и девочка по-своему пыталась установить справедливость и выжить из дома чужого ей Вадима, тогда обязательно вернется папа, считала она. А папа, тем временем, от своей мамы уже переехал к той случайной любовнице, с которой, собственно говоря, и началась история, хотя эта Лида никогда не строила планов на Витю, просто она была одинока.
Тучки на голубое небо «молодоженов» приплывали и со стороны семьи Вадима. Периодически ему звонила жена, и Ларисе было больно слушать, как Вадим воркует со своей Викушой и сюсюкает с сыном Павлушей, обещая им привезти много подарков.
Остановила эту дьявольскую карусель коллега по работе Раиса Петровна, риэлторша с двенадцатилетним стажем, выстроившая не одну обменную цепочку и закаленная в очередях в чиновничьи кабинеты. Раиса Петровна в карман лезла лишь за сигаретой, а никак не за словом.
- Лариса, здравствуй, - Раиса Петровна встретила ее в коридоре одним хмурым утром. – А ты знаешь, что у Вадима жена беременна?
- Нет, - вытаращив от ужаса глаза, прошептала Лариса.
- Так вот знай теперь. Больше ничего не скажу, сама разберешься, ты – баба умная.
- А Вы откуда…
- Знаю? А я их соседка по даче. Мир тесен, Ларочка, просто ничтожен, - бросила напоследок Раиса и быстро пошла прочь.
Лариса медленно добрела до плетеного кресла под пальмой у окна и, как это бывает в мультфильмах, стекла в него всем своим уставшим телом и душой. Да-да, душа была самым тяжелым местом в ее организме. На улице уже вовсю лил дождь, Лариса смотрела, как капельные ручейки прокладывают себе дорогу, и мучительно искала свой путь. Где же счастье, где?
- А, вот ты где! Нет, вы посмотрите на нее - сидит под пальмой и любуется дождем, а я ее ищу повсюду. Ах, ты, моя эгоистка! – Вадим присел на корточки около Ларисы.
- Эгоистка… - медленно произнесла она и погладила любимого по волосам, - может быть. Ты знаешь, Вадик, тебе нужно вернуться домой.
- Почему? – не понял Вадим.
- Потому что я уезжаю.
- Куда? Я ничего не понимаю. А я?
- А тебя дома ждет сюрприз. Твоя жена Виктория – мудрая женщина.

…Волна с шумом разбилась о берег, оставив от себя лишь пену. Много пены, которая с шипением докатывалась до Ларисы, сидящей на пляже.
- Мама, иди ко мне! Смотри, как здорово качаться на волнах! – кричала от восторга Марина.
- Я знаю. Только будь осторожной, - засмеялась Лариса, любуясь своей морской девочкой, которая находила в волнах лишь удовольствие.
Лариса знала о волнах больше: что таят они в себе не только удовольствия, но и опасности, знала об их способности увлечь, вознести, а затем коварно выбросить на берег… Но счастлив тот, кто сумел удержаться на гребне и выплыть, не захлебнувшись пеной, пеной жизни.

Вечеринка

Вечеринка набирала обороты. Как всегда. Все было как всегда. Знакомые лица, знакомые жесты, знакомые разговоры. Уже был снят, свернут и отставлен до следующего раза слой дежурных диалогов. Неуклюжести тоже поубавилось, которая, как бы давно эти люди не знали друг друга, всегда присутствовала в начале праздника. Вот сидит сегодняшняя именинница в сиянии переходящей короны виновницы торжества и ждет искренних слов и обнадеживающих пожеланий. Все смотрят на нее и хорошо относятся, но тосты застряли где-то в желудке. Нужно поменять их местами с выпивкой и закуской. И зависимость здесь прямопропорциональная: чем больше выпито, тем больше слов вытолкнуто наружу. Главное – начать эту великую диффузию…
Проходит около часа. Стол заметно беднеет, зато слышатся слова и даже восклицательные знаки: «Ты – самая, самая!» и «всего тебе самого, самого!» Именинница наливается радостью и лопается многочисленными улыбками и благодарностями. Раз в год человек ощущает свою исключительность и безоговорочно верит сказанным словам – в день своего рождения.
И вот он – «ветер перемен»: взметнулись над столом чьи-то руки, притопнули под столом чьи-то ноги, радуга голосов повисла в воздухе. Все движется и звучит. И в этих человеческих джунглях притаились две пары глаз: серых – прозрачных как хрусталь и карих – мягких как бархат. Они пересекаются взглядами, замирают на секунду и отводятся, но магнит уже ожил, и вскоре они снова пересекаются и замирают. Каждый раз начинается именно так, и так уже было много-много раз. Пересечения становятся чаще, а замирания дольше…
А именинница все еще верит словам, и тосты льются рекой. Звенит стекло, и плещется вино. И водка.
- Инга, а ты что, не хочешь со мной чокнуться? – неожиданно возмущается именинница.
- Ну что ты, конечно, хочу, - мгновенно откликается владелица «хрусталя».
- Скажи мне тост, - почти требует коронованная.
- Тост? Хорошо, - задумывается Инга и через минуту продолжает:
- Я тебя люблю, Мариша, и хочу пожелать тебе того же, что и себе.
Знаешь, тосты, слова – это хорошо, это приятно. Но слова – не единственные выразители человеческого отношения. И я хочу пожелать тебе не только слышать, но и чувствовать расположение людей. И чтобы среди этих многочисленных связующих ниточек была одна – самая главная, самая толстая и самая длинная, через всю жизнь. За тебя!
Притихшие было, гости облегченно оживились, вскочили, стали чокаться, энергично двигая руками и глазами, почти не говоря ни слова.

Глядя на все это, Инга подумала, что чересчур патетичную она сказала речь, и никто ничего не понял. В подтверждение ее мыслей, Генка, местный циник, радостно произнес:
- Я теперь вообще молчать буду, особенно дома. Приду к жене молча, пусть чувствует мое отношение.
И только «бархат» все также мягко поглощал свет ее «хрусталя». Он-то все понял. Да, в общем-то, эта речь ему и предназначалась. А Генкины передергивания Ингу не обидели. Все в этой компании давно привыкли к наклонностям друг друга и великодушно прощали непонимание.
- Хочу танцевать! – капризно завопила именинница.
Ей сегодня можно капризничать и приказывать. Это закон. Закон этой компании. Все дружно и шумно задвигали стульями, освобождая место для танцев. Включили музыку, и все включились в музыку, ритмично двигая конечностями. Получалось неплохо. Инга осталась сидеть за столом, наблюдая и думая о том, что ее танцующие друзья просто «вопят» о своей жажде свободы и открытости миру. Она бы тоже могла к ним присоединиться и вывернуть себя наизнанку, но она ждала, неосознанно ждала тот единственный танец, после которого хоть потоп, и который всегда бывал у них с Михаилом, обладателем «бархата». Он тоже, кстати, участия в хороводе не принимал, а вышел на кухню покурить. Наконец, старый добрый Joe Dassin запел свою романтическую песню, русский вариант которой звучит, как « если б не было тебя…» Услышав ее, Михаил вернулся из кухни и пригласил Ингу на танец.
«Хрусталь» и «бархат» были так близко друг к другу. «Глаза встречаются, навеки изучаются, и так все ясно, слов не говори…» - вспомнила Инга строчку из другой песни.
- Если б не было тебя…
- Если б не было тебя…
- И так все ясно, слов не говори…
Безмолвный диалог, диалог глазами продолжался весь танец. Никто из окружающих и не подозревал, сколько Инга и Михаил успели сказать друг другу. Друзья, конечно, замечали праздничную тягу этих двоих, но сведений о чем-то конкретном, не эфемерном, происходящем между ними, не было, и сплетничать было не о чем. Ну, танцуют, разглядывая друг друга, ну и что?
А это был не просто танец, и не просто объяснение, это был мощный заряд друг другом, который позволял безбоязненно погружаться в житейские проблемы, зная, что не утонешь в них. Глотнул воздуха и на дно до следующего глотка… До следующего танца… До следующей вечеринки…
Праздник перешел в буйное веселье. Пели, плясали, бесились как дети. Генка носил на руках именинницу Маришу, она звенела радостным смехом...
Инга улучила момент и вывела Маришу в коридор.
- Маришенька, я тихонечко уйду, у меня Светланка дома одна, еще и болеет. Я еще раз поздравляю тебя. Созвонимся.
- Ну что же с тобой поделаешь, иди, - притворно сдвинув брови,
ответила именинница. На самом деле сейчас она любила весь мир и легко прощала даже уходы с собственного дня рождения.
Инга вышла на улицу, вдохнула ароматный весенний воздух и, стуча каблучками по уже просохшему асфальту, радостно заспешила домой.
Безмолвие – не немота.

АЛЛО…

- Алло?
- Привет.
- Привет…
- Ты удивлена?
- Конечно.
- Почему?
- Потому что ты мне давным-давно не звонил. Но я рада тебя слышать.
- Правда?
- Я всегда тебе говорила правду.
- А сейчас?
- И сейчас тоже.
- Как у тебя жизнь?
- Нормально. А у тебя?
- И у меня нормально.
- Вот и поговорили…
- Да уж!
- Хотя мы всегда так с тобой общались. Самое существенное оставалось между строк.
- Но сегодня я как раз и хотел, чтобы эти «невидимые чернила» проявились.
- По телефону?
- Так проще вытащить тебя на разговор. А глаза я твои знаю и могу их представить. И даже сопоставить с ответами.
- Ты так хорошо меня знаешь?
- Нет, конечно. Ты сама себя не знаешь. Я тебя чувствую.
- Ну и как?
- Вот ты уже злишься.
- Ладно, не буду. Как у тебя дочка?
- Как и полагается в ее возрасте, радуется жизни.
- Жизни радоваться можно в любом возрасте.
- У тебя получается?
- Конечно. В семье все хорошо, да и на работе тоже. Что еще надо?
- А я?
- А с тобой и не было ничего.
- Вот именно…
- Ты хочешь вытащить меня на разговор про нас с тобой?
- Хочу.
- Спустя три года?
- Лучше поздно, чем никогда.
- Лучше вовремя.
- Даша, девочка моя, ну не выставляй, пожалуйста, колючки. Я тебя прошу.
- Не называй меня так!.. Пожалуйста…
- Почему?
- Потому что мне тяжело это слышать.
- Но ты моя. Ты будешь моей.
- Когда-то я мечтала это услышать от тебя, но теперь не надо.
- Ну почему не надо? Ведь я этого хочу, и ты этого хочешь.
- Мне слишком много усилий пришлось приложить, чтобы расхотеть. Не легко это было. Да и, вообще, я не очень понимаю, что происходит. Что ты хочешь? Почему вдруг позвонил?
- Я не вдруг позвонил. Я давно хотел, но не решался. Я боялся, что ты не станешь со мной разговаривать.
- Почему это? Разве ты мне сделал что-то плохое? К тому же, я – воспитанная барышня, умеющая себя сдерживать.
- Ой, больно! Колешься. А насчет воспитанной барышни… Может, если бы ты себя не сдерживала, все было по-другому…
- Как по-другому? Разве тебе нужно было по-другому? Разве ты не знал, как я к тебе отношусь?
- Не знал – ты же никогда не говорила. Но я чувствовал.
- И всегда делал вид, что ничего не происходит, и инициативы не проявлял…
- Меня к тебе безумно тянуло, но я боролся с собой, думая, что это не нужно ни мне, ни тебе: ты замужем, я женат…
- Я тоже так пыталась думать.
- …А когда понял, что и тебя ко мне тянет, испугался еще больше: под напором двух стихий моя плотина здравого смысла не устоит.
- Меня не просто тянуло, меня утаскивало в омут, в омут твоих глаз, твоих губ, твоего голоса…
- Но ты не показывала это, гордячка!
- Я усиленно скрывала это, потому что видела, что не нужна тебе и не хотела, чтобы ты знал, как я зависима от твоих взглядов, случайных прикосновений… А потому и замуровала свой огонь в железобетонный реактор гордости. Так есть шанс не облучиться самой, не обжечь тебя и жить дальше, как ни в чем не бывало.
- Да… Вот и живем…
- Все-таки ты вытянул меня на разговор. Ты всегда умел ловко подбирать «ключики» к моим «замочкам».
- Только к некоторым «ящичкам», а «главные ворота» у тебя охраняются сложнейшей электроникой. Давай сегодня встретимся, сходим куда-нибудь поужинать.
- А зачем?
- Я хочу тебя увидеть.
- Ты и так видишь меня почти каждый день.
- Там ты другая – растянутая на многих людей что ли, а я хочу индивидуальный концентрат.
- Говорят, концентраты вредны…
- Ну и пусть!
- Саня, дорогой, навряд ли у нас с тобой что-нибудь получится . Ты же знаешь, что в одну реку нельзя войти дважды.
- А давай попробуем не думать, не анализировать, а просто отдадимся чувствам и эмоциям: захотелось увидеться – увидимся.
- Мне трудно сказать тебе «нет» и еще труднее – «да».
- Все. Решено. В семь часов я заеду за тобой.
…Яркое наглое солнце беспощадно палило в новые пластиковые окна. Александр подошел к окну и опустил жалюзи: такая безоблачность сильно контрастировала с его мрачным, затянутым тучами настроением и раздражала. Вернувшись к столу, он продолжил единственное занятие, на которое был сейчас способен – играть в карты с компьютером.
Заслышав в конце коридора знакомую дробь каблучков, Саня замер, а его сердце бешено застучало. «Сейчас она зайдет и скажет, что я ей тоже нужен, а вчера…» Не успев додумать до конца душеспасительную мысль, Александр услышал, что каблучки простучали мимо его кабинета. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить колотившееся сердце, стук которого мешал слушать коридорные звуки. Через три минуты дверь открылась и в кабинет вошла Даша, но не одна, а с сотрудницей их же отдела.
- Санька, привет! – весело сказала Наталья и продолжила щебетать с Дарьей.
Саша смотрел на Дашу, и она казалась ему сегодня особенно красивой. И еще ему казалось, что время загустело и превратилось в стеклянную перегородку, разделявшую их. Все происходящее замедлилось и стало глухонемым. Вот изящная Дашина рука протягивает ему какие-то бумаги и он, глядя в них, думает о том, как ему хочется сейчас взять эту маленькую ручку в свою ладонь…
Вот Она наклоняется к нему, что-то объясняя, не глядя в глаза, и у него кружится голова от знакомого запаха ее духов… Вот Она откидывает прядь золотистых волос, и он видит тонкую синюю жилку на ее виске. Сейчас он встанет, подойдет к ней и поцелует эту жилку, нежно-нежно, едва касаясь губами… Но ему что-то мешает это сделать, может галстук? Да и пиджак тоже. Они парализовали его. Он не двигается, не говорит, а только смотрит… А Наташка все это время бодро шевелит беззвучным ртом и вдруг протягивает руку и дергает его за рукав.
- Саня, говорю «пока», а ты не слышишь.
Саня лишь кивает в ответ, и женщины, весело смеясь, выходят из кабинета, в котором еще долго стоит аромат дорогих духов. Теперь Александр и в карты с компьютером не может играть, просто сидит, тупо уставившись в то место, где еще недавно стояла Дарья, и думает о несовершенстве мира. Да какое там совершенство, элементарной справедливости нет!
А Даша, оживленно обсудив в коридоре с Наташкой последние офисные сплетни и распоряжения босса, вернулась в свой кабинет. Распахнув дверь, она чуть было не ослепла от яркого наглого солнца, бившего сквозь новые пластиковые окна. В глазах что-то засвербило, стало горячо, и потекли полноводные бесшумные слезы. Дарья подошла к окну и опустила жалюзи. Сегодняшний спектакль в Сашкином кабинете дался ей особенно тяжело. Три года она занимается самовнушением и добилась неплохих результатов. Она виртуозно научилась собой владеть и производить нужное впечатление. Но сейчас успехи не радовали.
- Ну почему нельзя в жизни делать то, что хочется? – вопрошала Даша, обращаясь то ли к себе, то ли к Всевышнему.
- Ну почему я не сделал то, что хотел? – спрашивал сам себя Саша.
- Почему все так не вовремя, так поздно? Теперь я не смогу сбросить броню – она приросла к душе.
- Почему она вчера не пришла и ничего не объяснила?
- Раскормленная гордость возмутилась: «Позвал через три года и сразу побежишь?!»
- Только мы сами можем все исправить, - Саша потянулся к телефону.
- Хотя бы раз я сделаю то, что хочу, - Даша взялась за телефонную трубку.
Долго Александр и Дарья слушали короткие гудки, не догадываясь, что заняты друг другом…

Письма в облака

«Здравствуй, любимый! Не знаю где ты сейчас, но уверена, что идешь ко мне. А может едешь или летишь. Я тоже с каждой секундой приближаюсь к тебе…»
Визг тормозов был настолько неожиданным, что Ксения даже и не поняла: это ее машина издает такие жуткие звуки или та, в которую она только что чуть не въехала. Скорее всего, обе сразу.
- Куда прешься, … блондинка! По сторонам не пробовала смотреть? – заорал на нее, высунувшись в окно почти по самое пузо, сильно перенервничавший и поэтому краснолицый дядька.
«Черт, ведь, действительно, сама виновата! Но зачем же сразу хамить?!» Ксении молниеносно захотелось поставить на место этого пузана и, обворожительно растянув губы в улыбке, она произнесла:
- Ради бога извините, конечно, я не права.
Дядька тут же «сдулся».
- Да ничего. Но такая красивая девушка должна быть особенно внимательна на дороге. Счастливого пути! – уже почти смущенно проговорил «хам» и укатил на своем «танке».
Ксения давно знала, что противостоять хамству можно, как ни странно, только предельной вежливостью, а ответная грубость порождает просто катастрофическое извержение взаимных оскорблений. Взглянув на часы, Ксения поняла, что уже опаздывает на работу. А на ее работу опаздывать никак нельзя: самолет может и улететь.
«… ты, наверное, тоже сейчас спешишь на работу. Да, жизнь такая - торопливая. Но я знаю, когда мы, наконец, с тобой встретимся, то не будем суетиться. Мы будем, не спеша и смакуя, постигать друг друга…»
…Стюардесса Ксения Журавлева привычно окинула хозяйским взглядом салон самолета: все в порядке. И форма новая, недавно сшитая, сидит идеально, потому, как не успела еще ее хозяйка ни похудеть, ни поправиться, что с ней случается периодически. Встретив на трапе последнего пассажира, Ксения облегченно вздохнула: полет обещает быть несложным. Конечно, всякие бывают неожиданности, но ее профессиональный опыт подсказывает, что сегодня их не будет. Лететь недолго, всего час с небольшим, до Москвы. Народ, в основном, деловой, пьяных нет, не то, что на каких-нибудь чартерах в Турцию – там пассажиры распускают себя о-го-го как, а главное, как она успела заметить, сегодня нет беременных на сносях. А то на прошлой неделе ох и горячо пришлось им с Ленкой…
…Самолет едва набрал высоту, когда к Ксении подошел мужчина из второго салона и попросил обезболивающую таблетку для своей жены. Она принесла лекарство и стакан воды и увидела, что женщина беременна, и, судя по величине живота, срок большой. Поговорив с ней, стюардесса выяснила, что женщина сама гинеколог, да еще и консультировалась перед поездкой, сказали, что месяц у нее точно есть, так что, видимо, живот разболелся по каким-то другим причинам. Пассажирка выпила таблетку, а Ксения, успокоенная ее уверенностью, вернулась к себе. Но не прошло и двадцати минут, как стало понятно, что это все-таки роды, к тому же скорые. Лететь до Франкфурта оставалось более часа, стало быть… Ксения вытерла выступившую на лице испарину. Тренинги по оказанию первой помощи у них проходят регулярно, и роды принимать их учили, но это же теория, а тут живые люди. Но делать нечего. Она быстро обрисовала ситуацию своей напарнице Ленке, у которой и без того огромные глаза вытаращились так, что Ксения в какую-то секунду даже подумала: «А вдруг выпадут?» Дальнейшие события стали развиваться с такой скоростью, что некоторые подробности даже смазались в Ксениной памяти. Объяснив ситуацию пассажирам, и пересадив их с первых рядов головного салона во второй, благо свободные места были, они с Леной сделали некое подобие перегородки, накрыв сидения пледами. Привели роженицу, которая стонала, но крепилась. А дальше в ход пошли чистые подголовники и полотенца, и через двадцать минут на борту авиалайнера стало одним пассажиром больше. Командир доложил по связи ситуацию, и, когда самолет приземлился, и первым на борт поднялся доктор и спросил по-немецки, естественно: «Ну что у вас тут?», раньше Ксении, вспоминавшей от стресса слова, ему ответил старший сын этой женщины: «Моя мама родила брата». Вот так просто звучит то, что стюардессе Ксении Журавлевой снилось еще три ночи подряд, и она в испуге просыпалась…
Да, в тот день ей было не до своих мысленных писем. Не то, что сегодня.
«…Как же я истосковалась по тебе. Накопившаяся и нереализованная нежность не дает мне спокойно жить. Она требует «жертву». Пришлось даже пойти на подлог. Недавно я купила на птичьем рынке котенка. Сначала он был таким маленьким и беспомощным, что нежности было, куда себя тратить, и она даже какое-то время не требовала от меня большего. Но сейчас котенок уже подрос, окреп и с каждым днем нуждается во мне все меньше. А я нуждаюсь в тебе все больше…»
- Опять в облаках витаешь, мечтательница? – вернула Ксению в реальность напарница Лена.
- Витаю.
- Что нового в поднебесье?
- Да ничего. Все старое и вечное.
- Понятно. Пора тебе спускаться с небес на землю, - заключила подруга.
- Прямо сейчас? Так парашюта нет, - рассмеялась Ксения.
- Ну что ты, доставим тебя лучшим образом – на самолете, - тоже развеселилась Ленка. – Вот как интересно получается: я даже в полете чувствую себя врытой в землю, а ты и дома умудряешься парить в облаках.
- Звучит красиво, но завидовать нечему. Вот тебе есть чему – муж, дочка, любовь... Ты поэтому и в рейсе даже мыслями на земле, потому что там, с родными, остается твоя душа.
- Может быть… Я особо не задумывалась на эту тему. Зато все чаще в последнее время подумываю о том, чтобы бросить летать. Как представлю, что может что-нибудь случиться, и я их никогда больше не увижу, а они меня, так жутко становится, - очень серьезно сказала Лена.
- Счастливая… Вот и я, собственно, об этом мечтаю, - окончательно загрустила Ксения.
- А у тебя все это будет! Я знаю. И очень даже скоро, - встрепенулась подруга.
- И с чего это ты такая уверенная? – Ксения не могла не улыбнуться, глядя на такое искреннее желание Ленки ее утешить.
- Будет, и все! – отрезала напарница и пошла в салон собирать использованную пассажирами посуду.
Стюардесса Журавлева отправилась делать то же самое в другой салон.
Полет благополучно завершился. Все разъезжались по домам, спешили. Все, кроме Ксении, которая боялась и не любила возвращаться в свою пустую квартиру. Она оттягивала этот момент, как могла. Среди людей, общаясь и разговаривая, Ксения чувствовала себя не такой одинокой. Вот и сегодня она решила навестить свою школьную подругу Татьяну, хотя для этого приходилось не то, что сделать крюк, а просто отправиться в противоположный конец города. Но, как говорится, для бешеной собаки сто верст не крюк, а для одинокой женщины и вовсе расстояний не существует. Таня работала директором по кастингу в известном рекламном агентстве, подбирала актеров для съемок в роликах. Она тоже была не замужем, но казалось, что этот факт ее мало беспокоит. Жизнь вокруг нее бурлила – люди, звонки, встречи, поездки. В общем, она получала истинное удовольствие от эдакого человеческого «джакузи», отдыхала и заряжалась энергией. Ксению тянуло к Татьяне в многолюдный и шумный офис, когда было особенно тоскливо. Видимо, сегодняшний день был именно таким.
- Ксюшка, привет! – радостно приветствовала бывшая одноклассница. – Как полеты, как пилоты?
- Все, согласно штатному расписанию, - выдавила из себя Ксения. Только сейчас она осознала, что устала. Шутка ли, смотаться за тысячу километров и вернуться обратно.
- А я тебя сегодня вспоминала и не просто так, - продолжала брызгать бодростью неутомимая Татьяна. Рядом с ней Ксении всегда казалось, что пахнет апельсинами, потому как сама Танюха была подстать этим солнечным фруктам: такая же яркая, круглая и битком набитая витамином С. Видимо, за этой инъекцией жизнерадостности и заезжала периодически к ней Ксения.
- По какому поводу на этот раз? – уже веселее поинтересовалась стюардесса.
- Ты же обожаешь органную музыку, а у меня билет сегодня пропадает на концерт – встреча вечером важная неожиданно организовалась.
- Нет, Танюш, я устала, да и не пойду же я туда в форме.
- А ты заедешь домой, переоденешься. Это ж по пути, концерт-то в филармонии, почти рядом с твоим домом.
- Все продумала, чертовка, - уже колебалась Ксения. Она, действительно, любила органную музыку, да и в филармонии давно не была. А может махнуть?! Все лучше, чем опять одной в четырех стенах киснуть.
- Билет дефицитный, мне его знаешь, по какому великому блату достали. А концерт и вовсе уникальный – органист из собора Парижской Богоматери, - продолжала уговаривать Татьяна.
- Ладно, уломала, - засмеялась Ксения. – Тогда я помчалась, а то опоздаю, - получившая пусть и недолгую, но приятную перспективу, она оживилась окончательно.- Спасибо, - уже из дверей услышала Таня.
«Все-таки умею я воздействовать на людей», - успела до очередного телефонного звонка подумать довольная собой Татьяна.
…Музыка была настолько пронзительна, что Ксении казалось, что каждая клеточка в ее организме отзывается на эти божественные звуки, а на глаза наворачиваются хрустальные волны, превращая изображение сцены в размытую картинку с множеством цветных бликов. Так в фильмах часто показывают мечты героя. Мечты… Вот где они обрели фотографическую ясность. Ксения видела себя гуляющей по их большому городу вдвоем с мужчиной, они ели мороженое, смеялись и разговаривали, разговаривали. А глаза у незнакомца были синие-синие, счастливые-счастливые…
Сидящему впереди Ксении мужчине очень нравилась удивительно гармоничная и глубокая музыка, но периодически ему казалось, что он слышит
не только замечательную мелодию, но и какие-то слова, которые становятся все отчетливей: «…любимый… мы обязательно встретимся…мы услышим друг друга в этом многоголосье…» Он не выдержал и обернулся: может, шепчет кто? Но сидящая за ним молодая женщина молчала и, казалось, была целиком сосредоточена на музыке, или на себе. Что-то в ней поразило мужчину, и ему захотелось еще раз взглянуть на нее. Он снова обернулся, а глаза у незнакомца были синие-синие…

Клубок зла,
или еще раз о любви и ненависти

- Я люблю вас! – Любовь вырвалась от своих конвоиров и бросилась к мужу и дочерям-близнецам с широкой почти счастливой улыбкой на бледном измученном лице. От этого какого-то дикого сочетания счастья и горя у Сергея все перевернулось внутри.
- Люба! – он резким движением прижал жену к себе, а его взгляд, полный и злости, и боли, и нежности остановил конвойных. Они замерли буквально в двух шагах от этой группы возбужденных людей.
- Мама! Мамочка! – перебивают друг друга, дочки Вера и Надежда. – Муська сбежала! Дома без тебя плохо! А цветы мы поливаем. Мама, мы любим тебя и ждем! – уже вдогонку кричат девочки матери, уводимой очнувшимися конвоирами в здание областной психиатрической больницы, где врачи должны ответить на вопрос: вменяема ли она.
- Вы не жалеете о том, что сделали? – спросил врач сидевшую напротив женщину.
-Нет, – твердым тоном ответила Любовь.
- Значит, никого так и не простили?
- Как их можно простить?! Если бы меня не задержали, Лихов был бы следующим. Они все равно уйдут отсюда, Бог ведь все видит.
- А Вы знаете, что у Дмитрия Смирнова осталась маленькая дочка и жена?
-Конечно, знаю. Я за ним год следила. Мне жаль эту женщину, но от убийцы рожать нельзя. Тем не менее, она сделала свой выбор, а я свой, и мне стало гораздо легче.

…В черном длинном пальто, в темных очках и желтом платке, прятавшем ее огненно-рыжие вьющиеся длинные волосы, Любовь вот уже час стояла на углу дома, где жил с женой и дочкой Дмитрий Смирнов. Она была спокойна, несмотря на то, что по ее наблюдениям Дмитрий должен был выйти из дома еще тридцать минут назад. Вот, наконец, он вышел, прошел мимо женщины в черном пальто и не узнал знакомую. Живая молодая энергия, исходившая от двадцатишестилетнего Смирнова, ошпарила ее своей жизнерадостностью и молниеносно испарила последние капли сомнений и жалости. Любовь отрепетированным движением накрутила глушитель на пистолет и отправилась за Дмитрием. Она знала, куда он идет – в гараж за машиной. Молодой человек открыл тяжелую скрипучую дверь и вошел внутрь. Женщина в черном шагнула за ним. Дмитрий обернулся, Любовь выстрелила. Непрофессиональная рука все же дрогнула в последний момент, и пуля ударила парню в бок. Он был достаточно крепким в физическом смысле и не упал, а набросился на женщину, пытаясь выхватить у нее пистолет. И даже ему это удалось в какой-то момент, он нажал на курок – осечка, еще раз – и опять осечка. Видимо, боги в тот день были на стороне женщины по имени Любовь. На третий раз сил у парня уже не хватило, и он осел на цементный пол. Женщина выхватила у него пистолет и бросилась бежать из гаража. Пробежав несколько дворов, она сдернула с себя платок, очки, перчатки и выбросила их в ближайший мусорный бак, а пальто сняла, свернула и отдала глухонемому бомжу, что-то промычавшему ей в ответ. Под черным одеянием оказался предусмотрительно надетый красный плащ. Это была уже другая женщина – яркая и почти счастливая. Почти, потому что полной гармонии с миром и с самой собой у нее уже не может быть никогда, в этой жизни точно. Но в то мгновение она ликовала. По пути домой, где ее ждали муж и две дочери, она решила зайти в магазин и купить самый большой и самый красивый торт. Как-никак праздник у нее сегодня! Свалила-таки она, наконец, груз, гнивший на душе! Этот день Любовь ждала десять последних лет.
А умирающий Дмитрий Смирнов выполз на порог гаража, чтобы его увидели проходящие мимо люди.

Два года назад Дмитрий познакомился на молодежной тусовке с простой и доброй девушкой Юлей. Она была тихая, скромная, не танцевала, чем и выделялась из толпы. Статный голубоглазый брюнет сразу понравился девушке. Симпатии оказались взаимными. И как-то быстро, без страстей и лишних слов, Дмитрий и Юля стали жить вместе. А расписались уже после рождения дочки Полинки, которая осчастливила их своим появлением на свет в аккурат под Новый год.
- С Нового года – новая жизнь! – говорил тогда друзьям Дмитрий. Он торопился доделать ремонт в их маленькой квартирке, пока Юля с дочкой были в роддоме. Руки у него были золотые, все в них спорилось и получалось, да и опыта уже накопилось достаточно на ремонтах заказчиков. К тому же, Дмитрий отлично рисовал, школу художественную закончил когда-то. Поэтому теперь квартирка была, как игрушка, а стены украшали пейзажи, написанные талантливым хозяином, которого уже не было на этом свете.

Оружие Любовь купила на рынке. Это оказалось проще простого. Никто и не спросил, зачем понадобился женщине пистолет. Ей даже показали, как снять его с предохранителя, как зарядить, как навинтить глушитель.
Она десять лет двадцать четыре часа в сутки жила с этой мыслью, в мельчайших подробностях представляла, как должно все произойти. Продумывала каждую деталь, проверяла маршрут, мысленно репетировала свой сценарий. Она готовилась серьезно и основательно, потому что провал – непозволительная роскошь в ее ситуации. А уже после свершившегося Любовь еще неделю убивала Дмитрия. Во сне.

Дмитрий почти сразу после знакомства рассказал Юле, что недавно освободился, причем досрочно за примерное поведение. А сидел он за преступление, которого не совершал, оклеветали, мол, его дружки ненадежные. Девушка поверила, потому что хотела в это верить, ведь ей так нравился Димочка. «Он такой, он такой, - мысленно захлебывалась своей влюбленностью Юля, - у меня никогда такого не было! А какие сильные у него руки и ласковые мягкие губы! Да и разве может совершить что-то плохое человек, который умеет так любить, который так нежен?» Тем более в доказательство своих слов возлюбленный показал у родителей в доме кастрюлю, на дне которой коряво нацарапано гвоздем: «Мама, прости. Я ни в чем не виноват. Меня оклеветали». Ему удалось это сделать в один из визитов матери в Сизо, когда ей разрешили передать ему гостинец. На суде Дмитрий тоже отрицал свою вину, но служители Фемиды не поверили в честность и незапятнанность молодого человека, как и двух его подельников, и приговорили их к двенадцати годам лишения свободы в колонии строгого режима. Смирнова выпустили на его беду досрочно за примерное поведение и еще, видимо, за то, что он обеспечил красивыми пейзажами и портретами не только красный уголок исправительного учреждения, но и квартиры тюремных начальников.

Много лет назад в обычный будний день Любовь вернулась с работы. Дверь в квартиру оказалась незапертой, и она сразу почувствовала что-то неладное. Бросив в коридоре сумки с продуктами, женщина вбежала в комнату и увидела самую страшную картину в своей жизни. На полу в луже крови и с проводом на шее, избитый и бездыханный лежал ее шестнадцатилетний сын Максим. Через секунду она бросилась к нему и дрожащими руками начала разматывать провод, хотя краешком сознания уже понимала, что он мертв. Крик, жуткий и нарастающий, заполнял комнату. Такие звуки могут издавать только заживо погребенные. Жизнь потеряла смысл раз и навсегда – родители не должны переживать своих детей. Это не только противоестественно, но и выше человеческих сил в духовном смысле точно.
На похоронах муж едва успел поймать за рукав жену, которая, как ему показалось, хотела прыгнуть в могилу за сыном. С того дня Любовь, если сказать изменилась – это ничего не сказать. Нет таких слов, чтобы описать горе матери. С уходом сына просто не стало и ее. Каждый день в любую погоду она уходила из дома, шла на городское кладбище и сидела у могилы Максима. Разговаривала с ним, плакала, просила прощение за то, что не смогла уберечь.
- Я не могу жить, - говорила она мужу, возвращаясь.
- Ну что ты говоришь, Люба! Я понимаю тебя, мне тоже очень больно, но у нас же есть еще Вера и Надежда, им тоже нужны мать с отцом.
- Та прав, конечно. Я постараюсь справиться, - бесцветным голосом отвечала Любовь.
А в один из дней она вернулась с кладбища только утром и с порога сказала Сергею:
- Я буду жить ради дочерей и ради Максима тоже.
Муж не придал значения словам о сыне, обрадовавшись тому, что она хотя бы вспомнила о девочках, которые все эти последние месяцы были полностью на нем, он старался за двоих, давая жене время свыкнуться с горем.
Той ветреной ночью на могиле любимого сына мать решила и поклялась отомстить за него, чего бы ей это не стоило. Намеченная цель служила опорой для хрупкой жизни, и Любовь, как казалось окружающим, даже стала почти прежней и радовала близких улыбкой, которую они так любили в ней. Сергей, наконец, вздохнул, полагая, что самое страшное у них у всех уже позади. Но материнская месть, как и материнская любовь, не знает пределов. Любовь ждала десять долгих лет, чтобы восстановить в жизни справедливость. Она была уверена в необходимости этого, а мысль о том, что ее поступок отнимет сына у еще одной матери и сделает несчастными еще несколько людей, в первую очередь своих близких, а также жену и маленькую дочку Смирнова казалась ей несущественной и ни на что повлиять не могла. Она решила, и она сделает это.

Максима убили трое его ровесников – трое шестнадцатилетних верзил с невыросшими сердцами и душами. Убили буднично и равнодушно, вроде, как и не собирались, а так вышло, мол. Позвонили в дверь, парень их впустил, потому что был знаком с одним из них – с Дмитрием Смирновым, они вместе учились в художественной школе, вместе когда-то выезжали на природу писать пейзажи, оба любили русскую красоту берез и полей. Оба были молоды и веселы, мечтали о многом и строили грандиозные планы на будущее. Незваные гости сказали, что прочли объявление, где указан их адрес. Предложили Максиму инсценировать кражу, а самим загнать шубку и деньги поделить. Он отказался категорически и попытался выгнать визитеров. Завязалась драка, но силы были неравны. Максим боролся до конца, о чем свидетельствовали стертые до мяса ногти и оставленные на паласе его руками борозды боли и отчаяния. Перед смертью он успел познать еще и горечь предательства. А шуба, с объявления о продаже которой и намотался этот гигантский, способный смести на своем пути все живое клубок зла, конечно, исчезла из квартиры вместе с убийцами.

…Сергей пришел на могилу сына. Сел, как обычно, на скамеечку, закурил.
- Я теперь, наверное, не скоро к тебе смогу прийти, Максимка. У Нади и Веры экзамены на носу, надо уж поддержать наших девочек. Я ведь им сейчас и за мать, и за отца. А маме обязательно расскажу, что у тебя цветы распустились, которые она посадила.
Мир, в котором норковая шуба дороже человеческой жизни, рискует превратиться в огромное кладбище, на котором со временем и цветы-то сажать будет некому, ведь зло порождает зло, и клубок этот запутанный размотать невозможно.

Внеплановый отпуск

Какое сладкое слово - отпуск. Так и хочется смаковать его, произнося на все лады, то, растягивая гласные, то шепча, а то и крикнув громко:
- О-о-отпуск! У меня-я-я о-о-отпуск!
Так думает много-много людей на нашей планете, но только не Анатолий Сергеевич Воротов. Он любит работать. Производство, которым руководит Анатолий Сергеевич, отлажено, станки настроены, и сами штампуют всякие нужные и не очень пластмассовые хозтовары - ведра, тазики и даже столовые приборы. Анатолию Сергеевичу нравится несколько раз в день пройтись по цеху, собственноручно (в смысле собственноглазно) убедиться, что все функционирует, перекинуться парой слов с рабочими, продемонстрировав тем самым внимание к персоналу. Да и вечером он не спешит домой. А чего он там не видел?! Жену со своими сериалами, из-за которых даже ужин нормальный не хочет готовить? Магазинные пельмени через день, а в оставшиеся дни и того хуже. Он может гораздо вкуснее поужинать в соседнем кафе. И официантка Ириночка (он сразу стал ее так называть, но сначала про себя, а теперь уж и вслух) всегда так старательна. А он любит, чтоб за ним ухаживали, подавали, желали приятного аппетита. Да и кто же этого не любит?! Там у них одни названия блюд чего стоят! Салат "Звездное небо", или пицца "Смерть вампирам", или мясо-гриль "Кавказский пленник". У-у-у.… Аж слюнки текут! Но больше всего ему нравится блюдо под названием "Курортный роман". Оно какое-то сложное, многокомпонентное, но вкусно-ое… Он даже как-то попросил Ириночку рецептик узнать у повара, очень захотелось, чтобы и дома иногда он мог наслаждаться "курортным романом". Ириночка узнала, но ни "курорта", ни "романа" так и не было. Жена, едва взглянув в бумажку с рецептом, возмущенно воскликнула:
- Да я весь вечер убью на твой "курортный роман"! А сегодня шестьдесят девятая, предпоследняя серия.
Н-да, романов дома не бывает, не водятся они там, не выживают, климат, видимо, не тот. Вспомнил Анатолий Сергеевич все это, загрустил, закурил и стал собираться в кафе. К тому же он сегодня получил еще одно неприятное известие: его цех останавливают на месяц, а его отправляют во внеплановый отпуск. Что может быть хуже незапланированного отпуска?! И что он будет делать дома целый месяц?! С такими вот унылыми мыслями и отправился Анатолий Сергеевич в кафе. Уже усаживаясь за накрытый белоснежной скатертью столик, он подумал о том, что не так уж и много надо ему, чтобы чувствовать себя счастливым. И почему жена этого не понимает? Хотя бы раз вышла в прихожую, когда он возвращается домой, улыбнулась, спросила, как прошел день. Потом позвала бы ужинать, хлопотала вокруг него, дотрагивалась бы, гладила… Боже, как бы было хорошо!
- Анатолий Сергеевич, здравствуйте! Вам как всегда? – негромкий, но выразительный голос официантки вывел его из грез.
- Здравствуй, Ириночка! Да, все мое любимое, - улыбнулся Анатолий Сергеевич.
Ириночка, развернувшись на каблучках, удалилась исполнять желание. Анатолий Сергеевич все это время не скучал, он уже блаженствовал, предвкушая удовольствие. Минут через двадцать официантка вернулась с большим дымящимся блюдом. Какой же все-таки ароматный, острый, а главное вкусный этот "курортный роман"! Гульну всласть перед домашним арестом, - решил Анатолий Сергеевич.

Света, как всегда в это время, устраивалась поудобнее перед телевизором. Дочка Танечка играла в своей комнате, чему свидетельствовали доносившиеся оттуда ее реплики:
- Мама занята, она смотрит телевизор. Не мешай ей! - говорила она кукле, точь-в-точь копируя интонации матери. Услышав это, Света улыбнулась. "Надо же, какая хорошая память, все запоминает", - подумала она. И действительно, лишь бы не мешала, а то сегодня такие события должны развиваться в двух сериалах сразу. Ой, да и в третьем тоже может быть, если "Он" "Ей" во всем признается!
Как можно не смотреть сериалы? – искренне недоумевала Света. Вот там жизнь – яркая, бурная, с тайнами и интригами, не то, что наше серое существование. Каждый день одно и то же: скучная работа, одна и та же дорога домой через детский садик и продуктовый магазин. А дома и того хуже: надо ужин готовить (а она вообще не любит готовить), ребенок вечно под ногами крутится с какими-то своими дурацкими вопросами, а потом еще и муж с работы придет, будет физиономию кривить, что вкусного ему не подали, и ворчать, что это за «мусор» она смотрит опять по телевизору (никогда он ее не понимал!). Одно слово – тоска. А как бы ей хотелось жить такой же жизнью, как герои сериалов! Красиво одетые, в шикарных интерьерах, страсти-мордасти всякие кипят. А любовь, какая там любовь! А что у нее в жизни? Женила на себе этого недотепу Толика, испугав его сообщением через две недели после первой проведенной у него ночи, что, кажется, она забеременела. Он вздрогнул и тут же сделал ей предложение. А беременности никакой не было и в помине еще несколько лет после свадьбы. Ой, ну и дураки эти мужики! В общем, плыла их мелковатая, грубо сколоченная семейная лодка по реке жизни, поскрипывая на рифах быта и периодически забрызгиваемая каплями взаимного неудовольствия. Грести из них никто не хотел, парусов у этой посудины не было, поэтому плыла она себе и плыла по течению…

Домашнего ареста, на который так тщательно настраивался Анатолий Сергеевич, и не получилось. К его удивлению, разочарованию сначала, а потом и радости. Известие о внеплановом отпуске мужа Света восприняла с плохо скрываемым раздражением – никак это все не входило в ее жизненный уклад. Он и за один-то выходной день дома умудряется «достать» ее своими желаниями – поесть, поговорить, опять поесть.… Никакого покоя в выходной день! А тут целый месяц такой жизни! Теперь одна отдушина – работа. Света как никогда порадовалась своей скучной работе, и на следующее утро, как обычно, отвела дочь в детский сад и отправилась в коллектив. Анатолий Сергеевич предлагал оставить Танечку с ним, но жена ответила, что тогда еще и готовить надо, а так ее в саду покормят, а ты, мол, и сам что-нибудь найдешь, не маленький. Потоптавшись полдня вокруг пустого холодильника, Анатолий Сергеевич решил прогуляться до своего любимого кафе. Ирочка сегодня не работала, и Анатолий Сергеевич решил не заказывать «курортный роман». Только Ириночка могла подавать его как-то по-особенному, а без нее он и без «романа» обойдется, перекусит что-нибудь и ладно. Когда Анатолий Сергеевич только приступил к заказанным яствам, в кафе неожиданно зашла Ириночка. Она забежала по каким-то своим делам, но, увидев старого знакомого и постоянного клиента, который явно симпатизировал ей, да и она ему, официантка приветливо поздоровалась. А чуть позже, вернувшись с кухни, даже подсела к нему и поинтересовалась, как у него дела. Поговорив немного с этой удивительно обаятельной (как он отметил про себя) женщиной, Анатолий Сергеевич вдруг напросился проводить Ириночку, наспех оплатив счет и бросив почти нетронутые блюда.
Они шли по «Каштанке» - так в народе назывался городской бульвар, засаженный исключительно каштанами, которые теперь пребывали в расцвете в прямом смысле этого слова. Шли и разговаривали, сначала о чем-то всемирном и общечеловеческом, но постепенно, суживая круг, они приближались к жизни и душе друг друга. Тут на воле, под благоухание каштанов, не скованные отношениями «клиент-официантка», Анатолий и Ирина жадно, как после долгой жажды, наслаждались «напитком» под названием «взаимный интерес», перескакивая с темы на тему, торопясь и пытаясь в один промежуток времени и про другого узнать и про себя рассказать. Анатолий узнал, что Ирина закончила библиотечный факультет института культуры, и очень любит книги. Но это, к сожалению, не ценится в нынешнее время, библиотек-то осталось всего ничего.
Вот и пришлось ей другую работу искать. Пока, кроме работы официанткой, ничего не нашлось, но она в поиске, потому что не хочет вечно носить тарелки. А муж? Муж был, но погиб, давно уж, разбился на мотоцикле, лихач был. Есть сын, ему уже одиннадцать.
- Вот мы и пришли, - с неожиданной грустью в голосе сказала Ирина.
- Как-то быстро это произошло, - тоже невесело произнес Анатолий.
Повисла пауза, определяющая пауза. В такие моменты и решается, по какой из тропинок покатится клубок жизни.
- Ой, а Вы ведь из-за меня ничего не съели в кафе. Пойдемте ко мне, я сейчас пирожков нажарю, тесто с нашей кухни, уж и подошло, пока мы гуляли, - вдруг радостно воскликнула Ирина, демонстрируя Анатолию доказательство правильности своих слов в виде распухшего мешка с тестом. Она нашла предлог продолжения общения, ура, ура!
- А это удобно? – с плохо скрываемым сиянием поинтересовался он.
-Конечно, ведь дома никого нет. Сын на спортивных сборах, он занимается велоспортом.

Анатолий Сергеевич, на время предоставленный сам себе, бродил по квартире Ирины. Бродил – это, конечно, громко сказано: квартирка двухкомнатная, совсем небольшая, но очень уютная, как показалось гостю. Ничего шикарного и дорогого, но все со вкусом, все под цвет друг другу. Видно, что диван, и кресла, и стулья обтягивали не так давно заново, но все это теперь смотрелось единым ансамблем. Одна, свободная от мебели стена увешана фотографиями разных времен, тут, видимо, и родители Ирины, и погибший муж, и любимый сын, запечатленный по мере взросления. Счастливые мгновения! Смотришь на них, и понимаешь, что жизнь стоит того, чтобы ее любить. Другая стена – сплошной стеллаж с книгами. «В такой комнате не заскучаешь», - мелькнуло в голове у Анатолия. И очень много цветов, которые разноцветными своими лепестками и листьями создавали какое-то райское ощущение. «Неудивительно, что рядом с такой женщиной все цветет, я бы тоже, наверное, заблагоухал, - неожиданно подумалось Анатолию Сергеевичу. – Птичек только не хватает для полноты картины». И тут в комнату неожиданно для него влетел волнистый попугайчик и уселся не куда-нибудь, а ему на плечо, что-то громко чирикнув в самое ухо.
- Это Сеня, наш с сыном любимец. Знакомьтесь. Он очень общительный у нас, - донеслось из кухни.
Анатолий Сергеевич заглянул в кухню.

Ирина лепила пирожки, да так ловко, что Анатолий Сергеевич не мог оторвать глаз от этого завораживающего зрелища: маленькие, аккуратненькие один за другим они выстраивались в ряды на посыпанной мукой доске. Ирина как раз подсыпала муки и убирала пакет на верхнюю полку, когда Анатолий Сергеевич, как заколдованный, приблизился к ней, точнее своими губами к ее губам. Руки Ирины так и застыли на недолепленном пирожке. И в этот значимый момент, видимо плохо поставленный, пакет с мукой накренился и из него посыпался крупяной «снег». Он все шел и шел, кружась и падая на головы целующихся…

Вернул в реальность гостя неожиданный смех Ирины.
- На кого Вы похожи! – хохотала она.
- Ты, - поправил ее Анатолий, ему теперь казалось неуместным ее обращение на «Вы».
–Ты, - сразу поняла его Ирина и повторила: - На кого ты похож! Посмотри на себя!
И она подвела его к зеркалу в прихожей. Анатолий взглянул и тоже не смог удержаться от смеха. Все его лицо было перепачкано мукой.
- Ой-ой-ой, умыванием тут не обойдешься, - воскликнула Ирина, указывая на белые отметины на рубашке и даже брюках Анатолия. – Теперь тебя не только кормить придется, но и отмывать, - веселилась хозяйка.
- А спать положить? – вдруг серьезно спросил гость.
- А разве тебе негде спать?
- Негде.
- Ну, если явишься домой в таком виде, действительно, может оказаться, что негде. Снимай, попробую отчистить свои грехи с твоей незапятнанной репутации. Хотя ты сам виноват, - лукаво улыбнулась Ирина.
Через полчаса чистый и умытый гость чинно сидел за столом и уплетал пирожки.
- Ну и что мы теперь с тобой будем делать? – спросила Ирина, конечно, имея в виду их отношения. Но мужчины предпочитают слышать то, на что они в данный момент могут ответить.
- Махнем в Питер, - сказал Анатолий.

Ирина тоже оформила отпуск по случаю такого стремительного романа. «Просто саркома, а не роман, уж слишком все быстро происходит!» - Удивилась своему неожиданному сравнению новоиспеченная героиня незапланированной любовной истории. Хотя разве бывает любовь по плану?
- Мама, я уезжаю на несколько дней, – Ирина сидела в крохотной, но такой родной и уютной кухне маминой квартиры. – Андрюшка вернется только через три недели, так что тебе только Сене корма подсыпать да цветы полить разок придется и все.
- Конечно, не беспокойся, я полью и Сеню покормлю. А ты куда собралась-то? В командировку?
- Какие у меня теперь командировки от ресторана? – не смогла сдержать смеха Ирина. - Разве что за крахмалом для передников! Так и на это есть специальный человек, да и не крахмалят уже ничего!
- Ничего подобного, – обиделась мать. – Я видела по телевизору: у них, у официантов, есть и школы свои, и конкурсы.
- Стара я уже для школ, тебе не кажется?
-Нет, не кажется, - настаивала родительница. – Ты еще молодая женщина, и у тебя все впереди.
- Ну, насчет всего – не уверена, а вот кое-что может быть и впереди, - задумчиво произнесла дочь.
- Так куда ты все-таки едешь и с кем? – не унималась мать.
- Я еду в Питер с одним мужчиной, который, как мне кажется, нужен мне.
- Ну и хорошо, езжай, конечно. Будешь еще чай с мятой? - мать решила не пытать дочь. Ей было достаточно полученной информации, и она радовала ее. «Давно пора Ирине влюбиться или хотя бы не отвергать влюбившегося в нее мужчину, а то, уж, сколько лет одна. Так и завянет ее Цветочек!»

Анатолий сообщил дома, что уезжает к однокурснику в Питер на несколько дней, потому как здесь он не нужен, а у него какой-никакой отпуск. Жена пожала плечами, а про себя даже облегченно вздохнула: «Хоть отдохну от него!»

Поездка была замечательной! Смена обстановки, новизна отношений и ощущений будоражили кровь, кружа не только головы влюбленных, но и организмы в целом. А уж о душах и говорить не приходится: они то ухали в пятки, то взмывали ввысь, норовя где-то там под облаками слиться в единое целое. Вот так, вибрируя счастливыми душами, Ирина и Анатолий гуляли по Питеру, наслаждались его архитектурными красотами и упивались уникальным свободным духом этого потрясающего города. Как-то сидя среди молодежи на ступеньках Казанского собора, Анатолий шепнул Ирине: «Я люблю тебя». И она верила ему, потому что чувствовала то же самое.
Они разговаривали обо всем, кроме одной темы – их совместного будущего. Он молчал, потому что считал, что честнее ничего не обещать, если не уверен, что сможешь выполнить: жену-то он мог оставить, он ловил себя на мысли, что даже не вспоминает почти о ней, а вот дочку, маленькое любимое существо, он бросить себе не позволит. Ирина не задавала вопросов, потому что считала унизительным выспрашивать счастье, да вряд ли оно и получится-то на несчастье другой семьи, и роль разлучницы была ей неприятна. Эта романтическая поездка, словно катализатор, ускорила все процессы в их скоротечном романе. К концу совместного отдыха, к моменту возвращения в предыдущую жизнь внутреннее напряжение у обоих возросло настолько, что произошло замыкание сознания, и напоследок они поссорились по пустяковому поводу – не сошлись во мнении, на чем добираться до аэропорта. Это просто подсознание выставило свою защиту, ведь так легче будет расставаться.

- Это саркома, а не роман! – почти кричала Ирина, сидя в машине подруги Маши.
- Да почему саркома-то? Что за страшные слова ты говоришь!
- От нее умирают, если вовремя не удалить, - вдруг тоном терпеливой матери, объясняющей глупой непонятливой дочери всем известную вещь, Ирина проговорила это Маше.
- Это я знаю, как-никак врач, - по-доброму парировала подруга. – Поэтому ты ее, конечно, сама себе и удалила.
- Конечно!
- То есть он звонит, а ты трубку не берешь?
- А я даже и не знаю, звонит ли он. Я отключила все телефоны, а на работу пока не хожу.
- А если Андрюшка позвонит?
- А я договорилась с ним, чтоб звонил бабушке, она мне передаст.
- А Анна Сергеевна как на это среагировала?
- На что? На то, что внук ей будет звонить?
- Нет, с этим все понятно, с историей твоей «опухолевидной».
- Сначала радовалась вроде за меня, и теперь со мной согласна. Просто я ей не сказала перед поездкой, что он женат. Ты же знаешь, как она к этому относится, сама прошла через подобные отношения, и сахарный диабет от переживаний заработала. Так что теперь она меня полностью поддерживает и говорит, что надо рвать эти бесперспективные отношения.
Словно в подтверждение ее слов, а может, наоборот, возражая, грянул гром и полился сильнейший дождь. Крупные капли громко барабанили по машине, через стекла ничего не было видно из-за мощных потоков воды. Ирина смотрела на эти полноводные ручьи и вдруг сказала Маше:
- Мне пора идти. Спасибо, что подвезла.
- Ты куда собралась в такой ливень? Пережди в машине, он скоро кончится.
- Это-то и плохо. Извини, мне надо быстрее.
- Ты уверена? Ну, давай хотя бы поближе к подъезду подвезу, - недоумевала Маша, но чувствовала, что сейчас лучше не перечить подруге.
- Нет, Машуля, не надо. Я пошла. Пока-пока! – бросила уже с улицы Ирина.
Ей как можно скорее хотелось оказаться под дождем и дать уже волю своему ливню – слезам, уж очень больно где-то в груди, словно ком какой давит и распирает ее душу.

Мужчины, как блудные коты, усталые и израненные, почти всегда возвращаются. Анатолий и его жена Света, которая даже и не замечала, что происходит с ее мужем, потому как мало он ее интересовал, вновь уселись в свое семейное корыто и поплыли по жизни, вынужденно прижимаясь друг к другу, как пассажиры общественного транспорта в часы пик: рядом, но не вместе. Анатолий вернулся домой, и каждую ночь, ложась спать с одной женщиной, он мечтал о другой. Мечтал о том времени, когда его дочка вырастет, и он уйдет из семьи, уйдет к Ирине. Явится к ней в один, действительно, прекрасный день и скажет:
- Ты когда-то спрашивала меня о том, что же нам теперь с тобой делать? Отвечаю: будем жить – долго, счастливо и вместе! Я люблю тебя!
А Ирина почти сразу после отпуска уволилась из кафе, потому что судьба, видимо, в качестве компенсации, как это часто бывает, подбросила ей работу, о которой она и мечтать не смела: должность заведующей отделом редких книг в открывающейся президентской библиотеке. Начинался новый виток непредсказуемой жизни…

В ПОИСКАХ ИДЕАЛЬНОГО МУЖЧИНЫ

Часть первая. Неожиданное спасение.

«Чтоб тебе пусто было!» - в сердцах чертыхнулась Маруся, передвигаясь на холодном ветру в темноте по незнакомому району не совсем понимая, в каком направлении. Проклятие относилось к Марусиной бывшей начальнице, опрометчиво не заплатившей ей зарплату за выполненную работу. И хотя деньги были не большие, но Марусю возмутило ощущение безнаказанности и наглость, с которой всё было обстряпано прямо у неё на глазах. После недолгой борьбы чувство справедливости взяло верх над интеллигентностью, и Маруся, проклиная всё на свете, отправилась в Трудовую инспекцию на другой конец города.

Резкий осенний ветер и минусовая температура усугубляли ситуацию, а когда Маруся закончила все дела и двинулась домой, то наступившая темнота, завершила картину апокалипсиса районного масштаба. Через несколько минут быстрой ходьбы Маруся высунула лицо из высоко поднятого пушистого воротника пальто, куда она на время спряталась от житейских и природных неурядиц, оставив только пространство для глаз, и огляделась, пытаясь определить место своего нахождения, но довольно скоро поняла, что заблудилась. Она стояла в кольце больших шестнадцатиэтажных домов, окруживших её сплошным колодцем, и вокруг не было ни одной души, у которой можно было выяснить дорогу до ближайшей станции метро.

Задумавшись о превратностях жизни, она продолжала двигаться вперёд по асфальтовой дороге, когда неожиданно для себя увидела энергичного мужчину, идущего ей навстречу спортивным шагом по другой стороне. Маруся метнулась к нему, холодея от одной мысли, что он может раствориться в ночной темноте, так и не указав путь к спасению, а именно – к метро.

«Простите, пожалуйста! Не могли бы Вы …» - Маруся не успела закончить фразу, потому что незнакомый мужчина резко повернул голову в её сторону и двинулся к ней по диагонали. «К Вашим услугам, мадам!» - несколько восторженно при данных обстоятельствах произнёс он.

«Мадам» неожиданно для себя мгновенно придала своему лицу кокетливо-несчастное выражение и голосом обиженной всем миром девочки сформулировала мысль «Как мне доехать до ближайшего метро?»

Последовало детальное описание двух маршрутов к двум ближайшим станциям, которые, как выяснилось, находились на одинаковом расстоянии от Маруси. И всё было бы хорошо, но, то ли от усталости, то ли в силу других обстоятельств в Марусиной голове всё перемешалось, и через минуту она уже не могла сообразить, куда ей идти дальше. А мужчина уже исчез в темноте двора.

Маруся сделала последнее усилие и пошла на самое освещённое место в надежде, что уж там обязательно будет осколок цивилизации, и не ошиблась. Через пару минут она вышла на ту самую автобусную остановку, которая и должна была привести её к финишной прямой, то есть к метро.

Автобус не заставил себя долго ждать, но проведённые от силы пять минут на холодном ветру окончательно подорвали Марусину веру во вселенскую справедливость по отношению к обиженным начальством людям. И когда перед её носом водитель, наконец, открыл дверь, и на неё пахнуло теплом отапливаемого салона автобуса, она решительно поднялась по ступенькам, и только потом сообразила, что не посмотрела на маршрут движения автобуса.

«Не хватало ещё уехать в неизвестном направлении в этом богом забытом месте», - холодея от возможной ошибки, подумала Маруся. Теперь она уже злилась не только на бывшую начальницу-аферистку и выпавшую на её долю промозглую погоду, но и на собственную невнимательность.

Продвигаясь по салону, она выискивала взглядом дружелюбное лицо, у которого можно было бы уточнить направление, в котором по слабо освещённой дороге неторопливо двигался автобус. Лиц было немного и все мужские. «Удивительно, а ещё говорят, что мужчин меньше, чем женщин», - отметила про себя Маруся, никак не решаясь к кому-либо обратиться для определения своего местонахождения.

Наконец, она села рядом с мужчиной приятной наружности, приблизительно одного с ней возраста. Он зачем-то подвинулся, хотя места было достаточно, и Маруся устроилась настолько удобно, что раздражение стало ослабевать, как многочасовая боль после приёма анальгетика.

Приведя свои хаотичные мысли в порядок, она повернулась к нему и, мило улыбнувшись, спросила: «Я доеду до метро?». Ответ был утвердительным, и стало ясно, что жизнь постепенно налаживается. Марусе захотелось поделиться своей радостью с соседом, и она, чтобы завязать разговор, начала расспрашивать о неизвестном ей районе, в котором оказалась волею судеб.

Сосед разразился профессиональной речью экскурсовода, так как знал район вдоль и поперёк. Он всё говорил и говорил, и Марусе было уже всё равно, что именно он говорит, так как она полностью погрузилась в свои ощущения относительного комфорта, подаренного ей теплым салоном и сидячим местом в автобусе. Когда же за окном засветились огни метро, и большая красная буква М, как маяк, возвестила о чудесном возвращении в цивилизацию, она почувствовала себя победительницей.

Двери автобуса открылись, и Марусин сосед, пройдя вперёд и покинув автобус первым, как и положено воспитанному мужчине, протянул Марусе руку, помогая сойти по ступенькам вниз. Жизнь продолжала налаживаться дальше, и Марусе захотелось выкинуть что-нибудь эдакое, завершая победу над обстоятельствами, столь немилосердно бившими её ещё недавно. Удерживая Марусину руку в своей, сосед по автобусу неожиданно внимательно посмотрел на неё и вкрадчивым голосом предложил: «Давайте обменяемся номерами телефонов?». При этом он слегка сжал её руку в своей и вопросительно улыбнулся. Они продолжали стоять на опустевшей остановке, держась за руки и смотря друг другу в глаза, и незнакомец показался сказочным принцем, спасшим Марусю-принцессу от холода, ветра и темноты.

Позже, вспоминая этот эпизод, она никак не могла объяснить себе, зачем она тогда согласилась. У неё было железное правило – не садиться в машину к незнакомым людям и не знакомиться на улице, и она никогда его не нарушала.

А в тот момент Маруся, очарованная хорошими манерами и респектабельным внешним видом мужчины, дала слабину и продиктовала новому знакомому свой телефон. Вскоре они расстались, и Маруся напрочь забыла об этом знакомстве через минуту.

Часть вторая. Сюрприз

Что за милый праздник 8 Марта! Маруся его не просто любила, а ждала каждый год. Может, потому, что она нравилась мужчинам, а, следовательно, в её доме в этот день появлялись букеты всевозможных цветов и подарки. Уже с утра звонил телефон, и Маруся понимала особенно явно, какое счастье, что она родилась женщиной. Счастьем, несомненно, было и то, что рядом жили мужчины, ведь без них этого праздника просто не было бы на свете.

Солнце заливало спальню Маруси, и она наслаждалась поздним утром и возможностью отоспаться, неторопливо выпить кофе и послушать, что же творится в мире по каналу Би-Би-Си. Это ли не желанное начало дня для одинокой интеллигентной женщины, коей Маруся себя считала.

Телефон время от времени подавал признаки жизни, и Маруся приветливо принимала поздравления и пожелания от близких и не очень близких мужчин всех возрастов и положений. Когда по её мнению все уже отзвонили, и Маруся подумывала о прогулке с собакой, раздался очередной звонок, и незнакомый голос в трубке мягко попросил Марусю к телефону, а, услышав, что это она и есть, тепло и несколько эротично поздравил её с праздником.

Заинтригованная, Маруся начала исподволь, чтобы не показаться некультурной и забывчивой, выяснять, кто бы это мог быть, но таинственный голос представился Володей, и ещё больше озадачил Марусю, так как теперь ей стало совершенно ясно, что она понятия не имеет, кто её поздравляет.

Повисла пауза, которую нарушил неизвестно откуда взявшийся Володя, и последовало напоминание об их встрече в автобусе холодным вечером поздней осени в спальном районе родного города. Да-да, это был тот самый прекрасный принц, о котором Маруся благополучно забыла, как только вышла из автобуса и попала в тепло станции метро. Ей стало необыкновенно приятно, что он не забыл их встречу. Ей польстило его внимание, и, удобно расположившись в кресле, она продолжила разговор.

Он был ни о чем, и, может, именно по этой причине оба чувствовали себя раскованно и комфортно. Немного поговорили о работе, затем об увлечениях, о домашних животных, которых оба любили. Володя оказался художником, работающим на себя. У него дома была мастерская, и клиенты приходили прямо туда. Они не заметили, как перешли на «ты». Выяснилось, что у них с Марусей много общего – они любили одних тех же поэтов, художников и актеров. Такое совпадение вкусов привело в восхищение Марусю, и она уже была готова записать Володю в свои друзья, когда он неожиданно предложил ей встретиться прямо сейчас. У него дома. Он даже продумал программу, от которой Марусе сначала стало плохо, а потом хорошо до истерики.

А в программу входило следующее. Володя встречал Марусю, вел домой, угощал легким ужином и таким же легким вином, показывал свои работы под звуки любимых ими мелодий, а затем приглашал в постель. Он четко сформулировал эту мысль. И все бы было ничего, но в постели они должны были оказаться втроем. Причем, выбор он оставлял за Марусей – втроем с мужчиной или женщиной. Это Володя брал на себя. Он даже пояснил, почему втроем. Объяснение было до смешного простым – так интереснее.

«Кому?» - брезгливо подумала Маруся. «Вот тебе и прекрасный принц», - устало и разочарованно размышляла она, храня молчание от растерянности и комичности ситуации, в которую попала. Она живо представила, как кувыркается в постели, из которой торчат три пары ног, и под одеялом происходит некая возня с характерными ритмическими движениями. Определенно, «группешник» не был ее стихией. Для нее единение с мужчиной было священным слиянием духовного и телесного. Это было таинство, некий высший обряд соприкосновения двух миров, вихревые потоки которых проникали друг в друга и уносили их в космический запредел.

Своим возлюбленным Маруся посвящала стихи, и это были лучшие минуты ее жизни, когда мир состоял из света и любви. Три пары ног, торчащие из чужой кровати, никак не вязались с ее представлением о нежных чувствах. Она продолжала молчать, когда Володя, вдохновленный своим предложением, поинтересовался: «Ну, что, едешь?»

«Боюсь, что нет», - честно ответила Маруся.

Теперь замолчал Володя. Похоже, он никак не ожидал такого поворота событий. После небольшой паузы он спросил, словно нокаутировал: «А зачем ты тогда дала мне свой телефон?»
«Наверно, для того, чтобы написать этот рассказ», - осенило Марусю, но говорить об этом Володе она не стала.

ЁЖИК В ТУМАНЕ

Нет, это не про ёжика из мультфильма. Это история отношений двух незнакомых людей в большом городе, которая могла бы закончиться, как угодно, а закончилась вот так.
Но сначала на мой сотовый телефон пришло милое и неожиданное сообщение от незнакомого человека.

19 09 2007.
- Добрый день, СУДАРЫНЯ! Как Ваше настроение?
- Спасибо, хорошо. А Вы кто?
- Ёжик в тумане …
- Ну, лети, ёжик, дальше. Удачи тебе.

20.09.2007.
- Вы очень романтичная и одухотворённая натура. И ранимая душа …
Без ответа.

22.09.2007.
- Добрый день, Солнышко! Вы, как всегда, - Очаровательны!
Молчанье.

24.09.2007.
- Милая Леночка! Вы даже не представляете, как Вы прекрасны!
«Ну, почему же – представляю», - подумала я и снова не ответила.

25.09.2007.
- О, ПРЕКРАСНАЯ ЕЛЕНА! Троя пала из-за Вашей красоты!
«Нашей, нашей красоты Елен всех времён и народов», - и снова тишина в ответ.

27.09.2007.
- Доброе утро, Леночка! А почему я Вас не вижу в университете?
«Да, потому, что я в творческом отпуске до февраля. Пишу видео курс для студентов, милый мой. Тебе бы мои заботы», - подумала я с лёгким раздражением и снова не ответила.

28.09.2007.
- Умоляю Вас – ответьте мне!
Что отвечать и как себя вести в данной ситуации, я не знала. Пришлось взять срочную консультацию у сына, студента-психолога.
- Уважаемый! Если Вы не назовёте себя, то наше общение будет односторонним, - набрал текст мой сын набегу, как всегда, и незамедлительно исчез в неизвестном мне направлении, крикнув уже у лифта: «Дальше разберёшься сама!»
- Я творческий, художественный человек и мне нравятся Ваши стихи.
- Как Вас зовут?
- Я – Андрей, 49 лет, рост – 188, хорошо сложен, приятной внешности.
- Мне интересно, чем Вы занимаетесь, что любите, чем дышите, а Вы мне прислали анкету из газеты брачных объявлений. Я же не замуж собираюсь.
- Очень замечательно Вы ответили! Я многогранный и интересный человек. И в
дальнейшем общении у Вас будет возможность в этом убедиться.
- Поживём – увидим.
- Я психолог, философ, фотохудожник и очень позитивно мыслящий человек! И в душе –
ПОЭТ! Но сам не пишу.
«В данном случае – это Вам большой плюс. Сейчас пишут все, кому не лень, скоро уже некому будет читать», - подумала я, но озвучивать не стала.

29.09.2007.
- Добрый день, Леночка! А почему Вы не отвечаете? Причина есть?
- Просто было много работы.
- Леночка, добрый вечер! Как Ваше настроение и состояние души?
- Спасибо, всё хорошо.

30.09.2007.
- Мы любовь свою схоронили. Крест поставили на могиле. Слава богу! – сказали оба …
Только встала Любовь из гроба, Укоризненно нам кивая: - Что ж вы сделали? Я живая …
- А Вы не ошиблись номером?
- Это стихи Юлии Друниной. Я думал, Вы знаете.
- А при чём здесь я?
- Хотел с Вами поделиться замечательной поэзией. Не более.
- Вообще-то, я сейчас в театре, и это несколько несозвучно с тем, что происходит.

02.10.2007.
- Леночка! А о каком театре Вы говорите, и причём здесь «созвучие»?
- Им. Пушкина. Я была на премьере. Андрей! Вам не нужна собачка, которая осталась без
хозяев? Добрая и ласковая.
- Вы тронули моё больное место! Я обожаю собак!!! Но у меня сейчас есть мой
замечательный Джим. Но у кого-то спрошу.
- У меня тоже полный набор.
- Леночка! Я очень ценю Ваше отношение к животному миру!
- Скажите, откуда у Вас мой телефон?
- А позвольте мне это пока оставить в тайне.
- Как говорят в таких случаях – позвольте Вам не позволить.
- Но как можно не позволить то, что Вы мне очень нравитесь! …
- Это и настораживает – Вы же меня совсем не знаете. В чём проблема? Вы так о себе написали, что Вам нечего волноваться. Вы просто мечта любой женщины.

03.10.2007.
- Настоящая красота – это внутреннее, а не внешнее. Вы согласны?
- Чехов говорит, что должна быть гармония души и тела. А к чему этот вопрос?
На этом всё закончилось – сообщения перестали приходить также неожиданно, как и начали. Ещё несколько дней я смотрела на телефон, ожидая ответа, но он так и не пришёл.
А потом я села и написала этот техногенно-лирический рассказ, совсем в духе нашего сумасшедшего времени, в котором тесно и противоестественно переплелись любовь, романтика и последние достижения электроники и компьютерных технологий. Удачи тебе, Андрей!

ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ

С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Середина октября – не лучшее время для дачного сезона, но у Марты не было выбора. Конечно, она надеялась, что за ней приедут и заберут в дом, где она прожила всю жизнь. Любили ли ее в этом доме все эти годы? Она не могла ответить на этот вопрос просто потому, что никогда об этом не думала. Главное, что этот дом был, и она считала его родным. И людей, с которыми каждый день общалась, считала своей семьей. И любила их всем сердцем. Семью не выбирают. Она просто должна быть. У каждого.

Иногда в доме происходили ссоры, как в каждой семье, но потом все мирились, садились за большой круглый стол и пили чай с печеньем и сухарями. В молодости у Марты были красивые белые зубы. Они могли разгрызть даже орехи, а уж сухари и подавно! Теперь же они стерлись и пожелтели и стали похожи на клавиши старинного пианино, по которым бегали пальцы музыканта не один десяток лет, извлекая из инструмента звуки музыки то грустной, как эти октябрьские дни, а то быстрые и радостные, как весеннее солнышко.

А еще Марта любила, когда вся семья садилась на большой велюровый диван углом и смотрела телевизор. У каждого члена семьи было свое место в соответствии с его возрастом и положением. Марте достался правый угол дивана, и хотя в силу своего преклонного возраста она больше дремала перед телевизором, чем его смотрела, ей было приятно, что о ней не забывают, а приглашают в гостиную посидеть со всеми вместе.

Когда приходили гости, Марте отводилась почетная роль их встречать и провожать. Это ей особенно нравилось. В эти минуты она себя чувствовала нужной и гордилась гостеприимством дома, в котором жила. Да, она была нужна, и это для нее было главным. А мелкие ссоры и обиды забывались быстро, особенно после доброго слова, сказанного в знак примирения. Да и мало ли кто и что говорит в минуту раздражения. Справедливости ради, надо сказать, что сама Марта могла поскандалить на улице, но чтобы дома – никогда. Дома она была сама приветливость. «Зачем мне ругаться в том месте, где я ем и пью, если это можно сделать на улице», - вполне логично рассуждала она и строго следовала своим правилам.

Марте вспомнилось начало лета, когда вся семья собирала и упаковывала вещи для нового дачного сезона. У нее их было не так много, так что все они поместились в небольшую дорожную сумку. «Вот и хорошо», - подумала она тогда, радостно расположившись на заднем сидении дорогой иномарки. «Все-таки приятно ехать в красивой машине на дачу», - рассуждала она по дороге, видя, как за окном мелькают сельские пейзажи, наполненные жизнью с приходом весны.

Сегодня день был хуже, чем все предыдущие дни. Марта мерзла, и холод пробирал до самых костей. Он просто поселился внутри, как в квартире, и от этого хотелось выть. Громко и жалобно. Но чувство гордости и собственного достоинства не давало ей этого сделать. Большой деревянный дом, который летом прогревался от солнца, давно не отапливался, и хотя осень в этом году была теплой, приближение зимы чувствовалось все явственнее с каждым утром. Из соседей осталась всего одна пара пожилых людей, которые доживали на даче последние дни и уже готовились к отъезду в город, да немногочисленные дачники все еще появлялись в выходные, чтобы закрыть летный сезон. Со своими соседями Марта гуляла утром и вечером, чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество и обедала в их компании, за что была им благодарна. По сути, они стали ее единственным обществом с начала сентября, и она понимала, что скоро их общение закончится, но ничего не могла поделать.

О чем они говорили? В основном о погоде, о приближении холодов и дождях, дождях, дождях…
В эту ночь Марта никак не могла заснуть. Ей было холодно и одиноко. Она не могла сказать, от чего ей было хуже. Но, даже если б и могла, это ничего бы не изменило. Она старалась не думать. Просто забыться и не думать ни о чем. На какое-то мгновенье ей это удалось, и она провалилась в белесую пелену, стершую на некоторое время все в ее памяти и сознании. Когда же она открыла глаза, то тут же их закрыла снова, так как яркая белизна резанула по зрачкам, как острым лезвием. Это был первый в этом году снег и последний для Марты. Только она об этом еще не знала.

Всем собакам, брошенным своими хозяевами посвящается.

Сережка

- А сейчас самое главное - то, что я вас попрошу запомнить на всю жизнь! - Валерия Алексеевна уверенно подошла к окну и привычным жестом задвинула окно тяжелой черной шторой. - Пройдет много лет, вы станете взрослыми, но... - ослепительное солнце яркого и морозного дня исчезло за второй шторой, - вы будете помнить об этой моей тайне.

Наташкино сердце билось часто-часто, она вся превратилась в слух и желание узнать: какой же секрет хранила эта самая умная на свете учительница? И вот сейчас она им всем о нем и поведает... Здорово! Она бы поклялась всеми своими маленькими девчачьими радостями, что никогда и никому бы не выдала этого секрета. Наташа украдкой повела глазами. Самые отчаянные и болтливые притихли и затаили дыхание - еще бы! Даже этому бестолковому Валерке интересно ... А он? Конечно, ему так же , как и ей хочется узнать секрет. Он - Сережка - сидел с ней вместе за партой и ничем особым не выдавал своего волнения. Только уши рубиново пылали напросвет в любопытных солнечных лучиках, нашедших тропинки сквозь поредевшую ткань многолетних гардин.

Стареющая, но не потерявшая какого-то особого задорного азарта, учительница подошла к третьему окну, взялась за край занавеси. Она подняла вверх белый палец, вобравший в себя мел не одного десятка школьных лет, и четко, торжественно даже, произнесла, выделяя каждое слово:
- Я прошу вас хранить молчание. Говорить буду тихо и повторять не буду. Это тайна. Готовы? - и решительно закрыла окно.

Солнце обиженно исчезло за шторой. Душный от дыхания сорока первоклашек воздух заполнился невиданным напряжением. Валерия Алексеевна выдержала паузу и произнесла почти шепотом:
- Сколько в слове гласных - столько и слогов!.. Запомните!..

Затем, чеканя шаг, она подошла к окнам, откинула занавес таинственности и победоносно взглянула на класс. Пары таких разных глаз смотрели на нее в ожидании продолжения чуда. Вот голубые, распахнутые на мир, глаза Риты Тюленевой, вот серые и шустрые Олега Малышева, а вон те, синие с полукружьями веснушек - Светы Жемковой, а ещё карие и любознательные Эдика Монасыпова, зеленые и наблюдательные Сережи Постнова, уверенно открытые Наташи Матвеевой ... Она подумала о чем-то с легкой улыбкой…
- Кто сегодня дежурный? Подготовьте доску. Достали чистые тетради!

Привычный шум заполнил класс: ребята вытаскивали ранцы, щелкали замочками, шуршали папками. Наташа достала чистую тетрадь, ровно положила перед собой и, выражая полную готовность, замерла, сложив руки на парте... Порядок. А вот у соседа Сереги, похоже, тетради не было. Он рылся в портфеле, пыхтел, вздыхал, краснел :
- Светк, у тебя нет чистой тетрадки? - громко шептал он, - Вовк, а у тебя?..

Наташа не дышала. Щеки девчонки горели пожарами. В папке у нее лежала тетрадка, и она бы отдала её ... да что тетрадку... все бы отдала! Только бы спросил!
"Ну, спроси меня, ведь я тут, рядом", - покусывала она свои губы. Но сосед упрямо и безрезультатно продолжал пытать одноклассников.

... Два месяца назад Валерия Алексеевна показала классу книгу. Таких Наташа еще не видела никогда. Книга была большая, наверное, с целой тысячью глянцевых страниц и яркими рисунками и фотографиями...

Она полюбила книги почти с трех лет. Именно тогда она научилась распознавать в цепочках незнакомых знаков приветливую А, удивленную О и родную Н. Она часами могла оставаться над текстом, выискивая этих своих новых друзей.

Со временем их становилось все больше, они образовывали свои маленькие кампании, каждая из которых приглашала девочку в свою историю, в свой особый мир. Потом бабуля Шура повела её на Чеховский рынок, где она нашла свой маленький киоск с ровными стопочками тоненьких разноцветных книжек. Каждая из них звала её, протягивала ей свои руки-странички. А большего Наташе и не надо было - ни кукол, ни разукрашек, ни резиновых голышей. Читать их она начинала сразу же, с порога. И вечером, ложась спать в теплую перину у изразцовой печи, она еще раз возвращалась в тот книжный мир со смеющимися звездами, ворчащими котами и серьезными волшебниками.

В субботу утром она любила прятаться в большой родительской кровати, прижиматься к маме и просто вдыхать её близкое присутствие... Раз в месяц папа приносил с почты новые два-три тома из очередного собрания сочинений:
-Читайте, девчонки!

Они с мамой, лежа в теплой утренней кровати, листали душистые от мороза и свежей типографской краски страницы. Это тогда, в свои четыре с небольшим, она запомнила есенинское: " Ты сказала, что Саади целовал лишь только в грудь..." .

Когда ей исполнилось шесть лет в доме появилась толстая серая книга с редкими черно-белыми фотографиями - новыми, странными и удивляющими. Так Наташка открыла для себя бездонный мир географии и таинственный континент. Эта книга называлась "Африка". Больше всего ей нравились темнокожие красавицы с огромными кувшинами на голове, танцы белозубых и смеющихся папуасов в мочальных юбочках, серьги-кольца в носу, слоны... верблюды... пальмы... водопады... Голые, вольные и совсем черные ребята с любопытством взирали с фотографий, будто наблюдали за ней. Казалось еще немного и они убедятся, что она совсем незлая, пригласят ее играть и, выхватив Наташку из морозной зимы, убегут вон в тот лесок.

- У них лес называется джунгли,- угадывала ее мысли бабушка.
Книги уводили её в межстраничье, они притягивали её своим особым запахом, мудрой легкостью бумажных крыльев, холодными в благородстве обложками. ...

А эта книга была Сережкиной. Его отец - научный работник - привез её из Москвы. Она была о космосе. Солнце с небосвода сразу же переместилось на её страницы, звезды засияли в улыбках космонавтов с фотографий. Во время перемены Наташа, подавив неловкость, подошла к Сереже:
- Сереж, а можно мне взять твою книгу домой до завтра? Я не испорчу. Посмотрю аккуратно и верну...а?
- Нет.

Она отошла в сторону, не зная, куда деться от стыда, обиды и чувства непонятности... Именно тогда она впервые почувствовала, что некрасива, тщедушна и уже никогда ... никогда в жизни никто не доверит ей ничего ценного и стоящего. Вечером она сжалась комочком в углу большого дивана, уткнувшись распухшим от слез носом в острые коленки.
- Мам, почему я такая некрасивая?.. У меня самый огромный нос в классе, а ноги! Кривые…
- Дай время, Наташ. Ты еще будешь очень симпатичной. Поверь мне. Может быть, не красавицей... но не это ведь главное.
- А что главное?
- Красота ума...

И Наташка успокаивалась, видя себя красивой и необыкновенно умной: в больших очках на ставшем вдруг маленьким носике, с полными и благополучными ногами на высоченных каблуках... А главное - с той книгой в руках перед целым классом. Она учительница. А Сережка, он так и остался маленьким: он смотрит на неё серыми круглыми глазами и тянет вверх руку...

Через две недели в класс зашла быстрым и уверенным шагом Лидия Борисовна - учительница из 1А.
- Ребята, пожалуйста, тише! Валерия Алексеевна заболела. Займитеcь повторением вашего домашнего задания. Я буду заходить к вам изредка. За старшего остается...- она нервно пробежалась глазами по классу - ...Наташа! Садись на место Валерии Алексеевны и следи за дисциплиной.

Она быстренько исчезла из кабинета, оставив Наташку перед классом, напоминавшим большой и возбужденный улей. "Ты сможешь"- сказала она себе, собрала всю свою внутреннюю силу и взглянула в глаза одноклассников.
- Достали листочки. Сегодня у нас контрольная работа...

Вечером, накинув на плечи большой и теплый шарф - как у Валерии Алексеевны - она проверяла контрольные работы, склонившись над столом, освещенным старой настольной лампой.
- Много ошибок? - поинтересовалась бабуля.
- Нет. Очень неплохо... - она не видела, как бабушка двинула бровью, улыбнулась и снова застучала тонкими спицами.

Вот и его работа. Так. Правильно. Угу... правильно... а вот тут... ошибка - всего 1 см. Не заметить? Ведь почти пятерка... Она взяла ручку с красными чернилами и написала по-детски ровными буковками:"Будь внимателен!" и вывела четверку. Она отложила его работу в общую стопку, вздохнула и продолжила. Но почему же он тогда не попросил у нее чистую тетрадь?.. Эх, Сережка...

Одна из молодых, недавно вспыхнувших звезд, фотографии которой не было в умной Сережкиной книге, подсматривала еще долго с темного февральского неба за огоньком настольной лампы и за девчонкой, склонившейся над страничками в мелких детских каракулях. У них обеих все еще было впереди.

Глухота

На меня внимательно и сердобольно смотрит зеркальный круглый глаз седого и солидного мужчины - доктора Мюллера. Он отоларинголог - специалист крупной европейской клиники - надеюсь на его помощь: со вчерашнего дня стала плохо слышать правым ухом.

- Должен Вас огорчить, мадам, у Вас довольно редкое, но, к сожалению, все чаще и чаще атакующее современного жителя мегаполиса, заболевание. Увы... это оно...

Спазм жалости к себе самой поднимается в моем горле комом, глаза предательски наливаются солью предстоящего приговора, в носу противно щиплет.
- Раздражает ли Вас громкая музыка? Рэп? Хард-рок? - мне остается только кивнуть головой - да.
- У Вас есть собака?
- Нет, мы только планировали взять очаровательного щенка кавказца.
- Он будет крупным?
- Да, очень!
- И будет лаять басом?.. Что ж ... это лучше, чем вопли маленькой собачки...

Доктор Мюллер закрывает глаза и сводит руки, как бы в молитве, касаясь кончиками пальцев тонкого и породистого фламандского носа.
- Это болезнь, раскрытая мной в моем последнем научном труде - непереносимость шума. Организм, изнасилованный шумами, защищает себя реакцией - снижением слуховой функции. Вы перестаете слышать. Глухота спасает Ваше тело! Недавно одна из моих пациенток, переходящая улицу по "зебре", потеряла сознание, услышав дикие звуки хард-рока из кабриолета. Она госпитализирована... да-да... это ужасно! А другая моя пациентка была вынуждена выбросить из дома все металлические столовые приборы - её убивали клацанья ложки о тарелку и вилки о нож - я её так понимаю...- вкрадчиво шептал доктор. - Я не слишком громко говорю? - я только помотала головой, в глазах у меня мутилось, и озабоченное лицо доктора приобретало расплывчатые очертания... господи, придется заказывать в Казани деревянные ложки... А вилки?.. А ножи?..
- Подготовьте Вашего мужа, мадам, к серьезному разговору. Я буду готов объявить ему о Вашей болезни через неделю. А пока я хочу выписать Вам препарат от стресса двух видов. Один для Вас. Другой для Вашей будущей собачки. Как только она начнет лаять, давайте по одной таблетке в день. Это успокоит её лай и Ваши нервы, мадам... - я потихоньку успокаиваюсь - таблеточки мне помогут.
- И вот еще что, мадам,- никаких, слышите, никаких телевизоров и компьютеров. Это истинный бич!.. И поменьше играйте с детьми, они так крикливы...- слезы вырвались таки из моих глаз и потекли черными от макияжа ручьями, пересекая обманчиво-розовые поля щек, на скривившиеся и пурпурные от Ланкома губы. Но господин Мюллер тихо и вкрадчиво продолжал добивать меня.
- Через три дня Вы должны пройти разработанную мной процедуру, чтобы убедиться в правильности постановки диагноза. Вот Вам направление, - он протянул мне тонкими холеными пальцами листок бумаги, в самом низу которого я прочла надпись: "При прохождении процедуры запрещено использование косметических средств".

...Утром я приняла таблеточку от стресса. Взглянула на вторую упаковку - собачью, и мое сердце сжалось: молчаливая судьба будущего пса с упреком взглянула в мои глаза и прошептала что-то обидное про доктора Мюллера. А хозяйка моей жизни - большая экспериментаторша - взяла тонкую палочку-зубочистку и бесстрашно полезла в недра несчастного уха. Через пару секунд она вышла оттуда в обнимку со сжавшимся по-хулигански кусочком котона. Ухо удивленно услышало шум дождя за окном, шелест ветра и потрескивание дров в камине, а воображение радостно тявкнуло и приветливо завиляло хвостом: лайте, собаки! Играй, музыка! Жизнь, а жизнь, я тебя слышу...

УРОДСТВЕННИКИ

Как-то так получилось, что почти весь прошлый год я гостил у родственников - то у одних, то у других. В этом же году родственники решили отплатить мне тем же.

Первой ласточкой был дядя Паша из Челябинска.

- Я пролётом! - успел прокричать он из иллюминатора, проносясь через кухню и исчезая в окне. Мелькнул хвост самолёта да остался гнусный керосиновый чад. Хм, обидно. После меня-то остался галстук и полкило мандаринов… Утешало одно - его визит был не особенно долгим.

Следующей была троюродная сестра Леночка из Семипалатинска.

- Я на месяцок! - пискнула она с порога. - Я поступать! Я незаметненько так!

И вправду, весь этот месяц я её не замечал. Она умела быть ненавязчивой. Правда, по утрам она репетировала на гитаре, блокфлейте и ударной установке одновременно, но стоило мне спросонья ворваться в комнату с мухобойкой, как её и след простывал - она уносилась на очередной экзамен.

Пару раз я чуть не наступил на абитуриентку на подходе к ванной, а один раз она меня напугала, выглянув вместо меня из зеркала, но, в принципе, мы уживались неплохо. Кроме того, упорная Леночка поступила таки, куда хотела, и переселилась в шумную и весёлую общагу.

Под Новый Год с треском и гамом на меня обвалилась семейка Шумахеров из Оклахомы. Эти были столь многочисленны, что я никогда не помнил, сколько их на самом деле - да, по-моему, они увеличивались в геометрической прогрессии. Они создали вокруг меня столь пёстрый и многоголосый вихрь, что я сам в нём как-то потерялся и частенько бродил в растерянности по квартире, пытаясь себя отыскать.

То из моего левого уха, то из правой ноздри, то из моих коричневых домашних тапочек неизменно вываливался один из Шумахеров - и это придавало мне уверенности в том, что моё собственное существование - не миф.

Потом пришлось долго вытряхивать из ушей ватную тишину, резко контрастировавшую с недавно перенесённым Шумахерством. «Родственники-уродственники», - ворчал я, и эхо громко разносило по дому моё недовольство неизвестно чем…

Самым невыносимым уродственником оказался Славик. Он служил кассиром кинотеатрика в каком-то периферийном городке, и, видимо, это наложило здоровенный отпечаток на его, да и на мою психику. Дни и ночи напролёт Славик рассказывал мне придуманную им самим классификацию зрителей, и я узнал, сколько страшных людей бывает на свете. От этого открытия хотелось повеситься, или, на худой конец, повесить Славика. А он ещё и стихи писал, посвящённые ежедневным бухгалтерским отчётам - вы это себе можете представить?! Так мало того, что он их писал, он их мне ЧИТАЛ!!! После того, как Славик уехал, я какое-то время просыпался посреди ночи в холодном поту, лепеча ужасные неведомые рифмы… Капли Морозова иногда помогали забыться.

Наконец, я решил на долгие годы завязать с походами в синематограф, а также навсегда возненавидел бухгалтерию и всевозможные отчёты. Поэтому даже в магазин для меня ходил сосед-восьмиклассник Генка, а платить за коммунальные услуги я просил маму. Она, конечно, ужасно ругалась, приезжая для этой цели с другого конца города, но не могла позволить единственному сыну одичать окончательно.

«Ну ведь вот как получается, - тосковал я при визите очередного гостя. - Я - вон какой, а они все почему-то - уродственники. Как же теперь жить на свете?!» Я правда не знал, как.

И вот, совсем недавно моя племянница, поэтесса из Вышнего Волочка, звонила от меня по телефону. И, видимо, на вопрос, где она нынче находится, ответила: «Да так, у родственника».

И меня неожиданно осенило. Я же и сам - уродственник!! Удивительно, как это раньше не приходило мне в голову? Вот они, поэтессы-то, какие бывают…

И как-то всё стало на свои места. И бухгалтерия пугать перестала, и кино я иногда смотрю. И, в общем-то, неплохо, когда раздаётся звонок в дверь.

«АНДЕЛ НЕБЕСНЫЙ»

Тетя Маша была необыкновенно страшна в гневе. Если честно, она в принципе была необыкновенно страшна. Злоязыкая соседка с третьего этажа, баба Зина, утверждала даже, что тетя Маша намного страшнее ядерной войны. Вот уж это неправда. Перебор это. Совсем не намного – так, на чуть-чуть.

Но сегодня весь подъезд сотрясался от ее воплей и грохота швыряемых предметов. Как будто и впрямь разразилась какая-то война местного значения. А все почему? Просто потому что была пятница. По тете Маше можно было календарь проверять. Как грохот начинается, и вопли, опять же, – значит, пятница на дворе. Значит, дядя Викентий позволил себе лишнего.

А как тут не позволишь?! Дяде Викентию и так каждый день было немного жутковато возвращаться домой со смены. Нет бы его ждала дома дочка-умница, или даже сын-лоботряс. Или, на худой конец, просто лохматый барбос или тощий полосатый Васька. Так ведь нет – там была тетя Маша, и никогда никого, кроме тети Маши. В принципе было невозможно представить, как с ней могло бы ужиться хоть одно мало-мальски живое существо. А вот дядя Викентий, как ни странно, был еще жив. Может, испытание такое было ему дано свыше.

И, поскольку дяде Викентию всякий раз было печально и дико переступать порог своего родного дома, то ему постоянно хотелось слегка взбодриться для храбрости. Хоть чем-нибудь. Пивком. Водочкой. Денатуратиком. И совсем-совсем слегка. Так, граммулечкой. Стопочкой. Ма-аленьким стакашечком. Но, что самое интересное, дядя Викентий каждый раз подавлял в себе это желание. Шел себе домой тихонечко.

Баба Зина, несмотря на злоязыкость свою, каждый раз руками всплескивала умиленно: «Андел ты наш небесный» – видимо, намекая на его почти бесплотную комплекцию и незлобивый нрав. А, может, как раз на трезвость. Ну, кто когда видел пьяного ангела?!

Однако же, когда желание всхрабриться становилось невыносимым (а это случалось как раз к пятнице), та же баба Зина, наблюдая вензеля, которые вытанцовывал по двору дядя Викентий в попытке вписаться в подъезд, всплескивала руками уже жалостно: «Андел ты наш небесный…».

И ведь совсем немного выпил в эту пятницу дядя Викентий. Кружечку пива. Это, позвольте, даже смешно… Однако тете Маше и того было достаточно. Зря, что ли, она всю неделю к пятнице готовилась?! Предметы любовно выбирала, которые сподручно было бы швырять. Может даже монолог готовила – подобно тому, как старательный актер бубнит перед зеркалом в ванной свое «быть или не быть».

А у дяди Викентия как назло спина нынче разболелась ужасно. Грузчиком повкалывай-ка. Тем более, мешки какие-то угловатые сегодня попались. И, может, даже не столь из обычной робости перед тетей Машей выпил эту несчастную кружечку дядя Викентий, а из желания хоть немного эту боль унять. Но ни боль, ни тетю Машу унять было невозможно. Уже из окна завидев свою драгоценную половину, она, торжествуя, сокрушила на бегу несколько стульев. И, сбежав с четвертого этажа в шлепанцах, встречала любимого у подъезда так: «Троглоди-ит!». Даже опередила причитания злоязыкой бабы Зины: «Это я андел небесный! Я, а не он!! Сил моих терпеть нетути-и! А терплю-у!!». И – бабах об асфальт принесенным с собой цветочным горшочком. Без цветка.

Обычно после такого дядя Викентий прикрывал голову руками и тихо-тихо семенил домой, краснея от стыда и ужаса. Но сегодня очень уж спина болела. Даже невозможно было поднять руки, чтобы голову ими прикрыть. Вместо этого дядя Викентий выпрямился и пошевелил лопатками. Вид у него при этом был мученический, но гордый. Такой непривычно гордый, что у дам на лавочках непроизвольно открылись рты, а тетя Маша даже замолчала.

Пользуясь затишьем, дядя Викентий скрылся уже в недрах квартиры. И что-то понесло его прямо на балкончик. Так было сегодня особенно тоскливо и больно дяде Викентию, что не мог он вынести вечер пятницы без видов родного города, свежего ветерка и воспоминаний детства. Вот с этого балкончика, бывало, запускал он бумажных голубков, и они легко парили над тихими зелеными двориками... Ах, как хорошо, должно быть, парить над всем тем, что пригибает к земле и заставляет закрывать голову руками!

Дядя Викентий непроизвольно потянулся вслед своим воспоминаниям, и тут в спине его что-то хрустнуло, лопнуло, треснуло, шарахнуло и звездануло так, что это не могло поддаться никакому описанию. Никто не мог понять, что произошло. Может быть, это было чудо…

И дамы на лавочках, и гуляющие мамаши, и спешащие мужчины, и плюющиеся мальчишки, и пигалицы с косичками, и лохматые окрестные барбосы и даже тетя Маша подняли кверху головы и увидели, как небо заполнили ликующие бумажные голубки. Они порхали и кувыркались, и им не было никакого дела до тех, кто копошился там, внизу.

А с балкончика четвертого этажа воспарила, счастливо раскинув руки-крылья, белая фигура почти бесплотной комплекции.

«Андел ты наш небесный», – подумала баба Зина с третьего этажа и длинно вздохнула.

РЫБКА В КОЛЕСЕ

Когда мой благоверный вернулся с работы (было уже около восьми вечера), я из прихожей буквально выпала ему на грудь.

– Заяц, за тобой черти гонятся? – опешил он.

– Де-ети!! – взвыла я. – Сеня и Ваня!! Как я уста-ала!!

Муж снисходительно и мудро улыбнулся:

– Понятненько… Дамские капризы! – И укорил: – Сидишь себе дома с ребятишками, мне бы так!

– Капризы?! – взвилась я. – «Тебе бы так»?! Да я тут… как рыбка в колесе…

И тут я придумала. Ладно, муженек. Завтра ты получишь подробный письменный отчет о том, как развлекаются домохозяйки, имея на руках погодков, старшему из которых два с половиной года, а младшему – одиннадцать месяцев… Уж простите меня остальные за натурализм.

8.00

Ванечка проснулся и заревел. Конечно, надул в ползуны. Переодела, села его кормить. Сеня, разумеется, тоже проснулся и заныл, чтобы я дала ему горшок, хотя тот стоит рядом. Потом, видя, что не прокатывает, сам слез с кровати.

Через три минуты Ванечка опять надул!!! Прямо на меня и на диван. Докормила, вымыла, переодела. Переоделась сама. Все это время Ванечка ревел. Пока развешивала постиранное с вечера белье (мне почудился запах плесени… или почудился?!!) к Ванечкиным воплям присоединился Сеня. Сунула обоим по прянику, пошла греть кашу. Пока грела, Ванечка ревел с пряником в руке.

Налила две пиалки, одну поставила Сене, села кормить Ванечку. Сеня обляпал весь табурет и тряс ложкой, наблюдая, как с нее падает каша. Пришлось посадить Ванечку в манеж и кормить Сеню. Пока кормила, Ванечка ревел. Сеня наелся, положила его на диван, пошла кормить Ванечку. Через полминуты Сеня закричал, чтобы его накрыли одеяльцем, хотя одеяльце лежало рядом. Встала с Ванечкой на руках, накрыла.

Потом протирала табурет и пол и застирывала Сене рубашку.

10.30

Ванечка съел половину каши и захотел приспнуть. Пока укачивала, Сене вздумалось попеть «Капитан, капитан, улыбнитесь!». Недавно выучил, поэтому пел с удовольствием и громко. Обиженно недоумевал, почему прошу не шуметь.

Ванечка с грехом пополам уснул, в комнате хаос. Надо еще сложить диван, вымыть пол, приготовить еду, постирать колготки, постирать и развесить свежепрописанное одеяльце. А еще – о ужас! – сегодня надо умудриться заплатить взнос по ссуде за новый (тоже свежепрописанный) диван, благо сберкасса рядом…

Только собралась выскочить, накинула плащ (Ванечка спит, Сеня меланхолично дорывает газету с программой), Ваня проснулся и заревел. Надул в ползуны. Переодела – спать не желает. Через десять минут только успокоился.

13.00

Вот так появляются маньяки!!! Мне хотелось убить всех в очереди, включая кассиршу. НУ ПОЧЕМУ ВСЕ ТАК МЕДЛЕННО СООБРАЖАЮТ?!!

Домой мчалась впереди собственного визга. Разумеется, ревут в унисон.

Пока готовила Ване яблочное пюре, Сенька спер пассатижи и громко стучал ими об пол.

Суп прокис. Хорошо, на донышке оставался.

Заболела голова. Сенька безостановочно прыгает вокруг меня и поет. Покормила Ваню яблоком, – разумеется, Сенька захотел тоже. Потом поскакала стирать колготки. Пока стирала, Сенька стучал в открытую дверь пассатижами и кричал: «Тук-тук, гвоздик! Вот как я тебе помогаю! Нарисуй мне сейчас же машинку! Красную!! Ой, вылезла муха! Боюсь муху!!!».

Выгоняли муху. Ванька прописал очередное одеяльце.

Сенька проголодался. Пока кормила его, Ванька орал. Теперь держу его под мышкой как кота. Еще и половина колготок не постирана, ничего не приготовлено. Пока пыталась уложить Ваньку, противный Сенька вытащил из шкафа чистые ползуны, раскидал по полу. С Ванькой на горбе собирала.

15.00

Горячая вода кончилась!! У нас это по десять раз на дню. Воспользовалась случаем (то бишь струей из холодного крана) и сунула под него пылающую голову. Вроде, полегчало.

Ванька разорался! На этот раз в ползуны НЕ ТОЛЬКО надул.

Через полчаса пошел кипяток. Стираю сразу трое ползунов – Сенька сыплет в ванну порошок, прыгает вокруг меня, машет мокрыми руками, тычет мне в нос соломинку от коктейля. КОКТЕЙЛЯ БЫ СЕЙЧАС!!

Жрать хочу как собака. Голова трещит. Сенька орет во всю глотку какую-то чушь. Замочила одеяло. Оно, по-моему, пахло каким-то покойницким склепом, было страшно его разворачивать.

Моя постиранная, отбеленная и высохшая блузка свалилась с веревки на НЕ ТОЛЬКО ПРОПИСАННЫЕ ползуны. Атас! Веселись, рабочий класс!!

Пока стирала, Ванька сидел в манеже без штанов… со всеми вытекающими и вываливающимися подробностями. Изрисовал обои (талант, но что за материал!!!), обляпал манеж, игрушки в манеже, наелся сам. Я ПОВЕШУСЬ!!! Посадила его в ванну (вытащив мокрое и грязное одеяло). Ванька крутился как жук на булавке, шлепнулся, стукнулся головой.

Пока мыла Ваньку, Сенька напихал в графин с водой макарон!!! Я ВЫБРОШУСЬ В ОКНО!!!

Ничего не выйдет, первый этаж…

16.45

Я еще не домыла пол, одеяла не достирала, ничего не готовила и ничего не ела.

Пока домывала пол, Сенька намылил руки, стал смывать, брязгался, весь облился.

По комнате летает огромная, как бомбовоз, муха и жужжит.

Пока чистила манежик, Сенька издевался над братом – залез на его кроватку и тыкал ему ноги в лицо. Пихался, отбирал игрушки, визжал и голосил. Потом начал размахивать пистолетом, распевая про капитана, чуть по голове не шарахнул. Не капитану, Ваньке. Лучше б капитану. Смутные ассоциации с ямайским ромом… Где там у нас коньяк?!

Шарахнула глоток. Бр-р! А то бы шарахнула по заднице Сеньку! ХОТЯ ТОЖЕ БЫ НЕ ПОМЕШАЛО!!!

17.30

Пока вода в ванной набиралась для одеяла, рубила кости. КАКОГО ЧЕРТА Я КУПИЛА БАРАНИНУ?!! Лучше уж готовые пельмени. Хотя их есть невозможно. Лучше умереть. Уже недолго.

Сенька катается в коридоре на велосипеде, при каждом повороте пыхтит, разворачивая велосипед и грохается кверху тормашками. Соседи стучат в стену. Наверное, хотят присоединиться к общему веселью… Чего там Ванька подозрительно притих?!!

ТАК И ЗНАЛА!!! Ну зачем с ЭТИМ еще и играть?!. Опять одеяло из ванны вытаскивать. Правда, теперь оно уже чистое.

18.00

Можно подумать, Сенька всегда идеально ходит в горшок…

Сунула голову под кран с холодной водой. Не полегчало. Запела про капитана. Сенька очень удивился и запросился посидеть в ванне с корабликами. ДА ХОТЬ С ПОДВОДНОЙ ЛОДКОЙ!!!

Ванька орет как резаный, Сенька купается, бедная полупротухшая баранина ждет в кухне. Спешу осчастливить баранину с Ванькой на горбу. «У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба»… ГДЕ ТАМ У НАС КОНЬЯК?!

19.00

Ванька спит. Это хорошо. Успею доготовить этот бараний кошмар. А вот что Сенька дрыхнет, это плохо. Хотя, конечно, несколько минут блаженной тишины… Зато потом проснется и до полночи не угомонишь.

19.40.

Звонок.

– Что поделывали, зайцы? – осведомился муж, пахнущий свежим одеколоном, слегка перебивающим запах пивка поубивала бы всех этих программистов к чертовой матери а может пусть их живут ой как хочется есть и спать…

Вместо ответа протянула ему «ОТЧЕТ».

19.50

Читает. А я наконец-то ем. Что ем, не помню… Помню только квадратные глаза мужа, поднятые от тетради.

– Зайка… Где у нас там коньяк?.. – слышу подавленное сквозь сон.

А-а, проняло…

Мне снилась рыбка в колесе.

ТАРАКАН

Было около девяти вечера, когда в мою дверь раздался звонок. Я никого не ждала, и поэтому удивилась. Более того, я неприятно удивилась. Во-первых, я уже собиралась спокойно полежать на диване с книгой и чаем, а, во-вторых, просто не люблю, когда кто-то приходит без приглашения. Ужас просто, когда вот так настроишься на что-то тихое, незаметно переходящее в сон, а тут… Я посмотрела в сторону двери, колеблясь, открывать ли вообще, но тут звонок раздался снова. «Тьфу ты», - пробормотала я и направилась в прихожую.

Глазка в двери не было, и это всегда осложняло мою жизнь. Руки же, как всегда, не доходили. Кроме того, это же должны быть чьи-то руки, так как у меня они растут не из того места. Да и вообще, я не считаю, что женщина должна уметь заниматься чем-нибудь подобным. Но я не могу вообразить, кого из своих немногочисленных знакомых я могла бы сагитировать на такой подвиг, как врезка глазка.! А, представив, какая тягомотина ожидает меня в связи с вызовом мастера, я снова откладывала свою проблемку в долгий ящик… И - вот.

Каждый раз, когда в мою дверь раздается звонок, я чувствую себя очень глупо. Спрашивать, «кто там?», по-моему, бессмысленно. Если там даже бандит, он же не скажет - «я бандит», а назовется, например, слесарем-сантехником из управления, или вовсе скажет, что он из горгаза. Это такие непонятные слова, что я, например, впустила бы кого угодно, услышав их. Потому что у меня вечно проблемы то с горелками, то с кранами… Все, надо открывать уже, раз подошла. А то неудобно. Слышно же, как я тут за дверью шебуршусь… И я открыла.

За порогом стоял таракан. Самый настоящий рыжий таракан, только ростом он был больше полуметра, в передних лапах держал огромный букет роз, а средними придерживал два объемистых кожаных чемодана. На голове таракана косо сидела серая шляпа, которая совершенно не гармонировала ни с коричневыми чемоданами, ни с цветом самого их владельца.

У меня захватило дух. Надо знать, как я не люблю тараканов. Летом я сладострастно травила их четырьмя способами - гелем, порошком, мелком и дихлофосом; кашляла и чихала сама, но уж вывела всех до единого. И ревностно слежу, чтобы не появился вдруг какой-нибудь даже самый завалящий… Я их просто не-на-ви-жу! Поэтому я совершенно непроизвольно захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. Это же надо, иметь такую наглость, чтобы заявляться вот так вот, да с имуществом!..

Но перед глазами тут же предстал его смущенный вид. Его дурацкая шляпа. Его потертые чемоданы. И нарядный букет роз. Первый раз вижу такого таракана. Интеллигент от насекомой фауны, тоже мне… Я ведь даже не спросила, что ему, собственно, надо. Может, он и не ко мне вовсе. Впрочем, какая разница! Сейчас я снова открою дверь, спрошу, что ему нужно (а то неловко получилось - он стоит, а я перед его носом дверь закрыла), и спокойно вернусь к дивану, книге и чаю с бутербродами.

И я снова открыла дверь.

Таракан мял в лапе шляпу, и голова его была опущена. Опущен был также и букет.

- Вам кого? - неприветливо буркнула я.

Таракан встрепенулся:

- Простите… Возьмите, пожалуйста, цветы - это вам…

Поколебавшись, я приняла букет. Это только в фильмах женщины, которым дарят цветы, могут с криком гнева кинуть их в лицо дарителю, или сунуть в урну. Мне цветы всегда жалко. Даже если даритель малосимпатичный.

- Понимаю, это похоже на взятку, - вид у таракана был подавленный. - Может быть, даже и взятка… но мне просто больше некуда деться. Везде гонят. Вы знаете, нашего брата всегда отовсюду гонят…

Он отчаянно вскинул на меня голову, и вдруг упал на колени:

- Я ненадолго! Только на зиму! Я ведь не выживу там… Что же мне делать?!

В его голосе зазвучали слезы, и они отнюдь не были притворными. Он действительно там не выживет. На улице - минус двенадцать, а им, кажется, хватает минус двух-трех… И я, и он это отлично понимали. Наши глаза встретились, и это понимание обоюдно отразилось в них. Я была хозяйкой положения. Это нелегко, оказывается, - быть хозяйкой положения… Мы молчали.

- Заходите, - наконец бросила я, и отступила чуть в сторону, пропуская гостя.

Он чуть помедлил, явно не веря ушам.

- Вы святая, - пробормотал он наконец, просачиваясь в прихожую со своей шляпой и чемоданами. - Вы святая!!

«Или дура», - мысленно добавила я.

- Спасибо. Спасибо! - истово повторял таракан, суетясь в коридоре со своим скарбом. - Честное слово… вы меня даже видеть не будете! И ем я всего ничего, правда! Воды - вообще капля… Ах, какая неожиданная удача, какая щедрость, какая широта души…

Чем больше он распинался, там мне становилось противнее. Я действительно ненавижу тараканов, их суетливую беготню врасплох, когда включишь свет на кухне, а они там стаями… А бывает и еще хуже. Когда не бегают врасплох, а нагло, жирно разгуливают средь бела дня… Бр-р!!! Хочется взять тапок, и всех их, всех до единого… Нет, не тапок. Огнемет. Должно быть, выражение моих глаз изменилось, и таракан это моментально просек. Юрк! - и нет его. Забился в какую-то щель. О-о, они это умеют!.. И чемоданы его куда-то делись.

- Все, меня нет! - раздалось откуда-то приглушенное. - Я мало места занимаю - вы же видите…

Да, я это видела. Точнее, я как раз его больше не видела, этого странного полуметрового таракана в шляпе. Они же плоские, куда хочешь втиснутся… А в руке у меня остался букет великолепных темно-красных роз. Откуда, интересно, он мог знать, что я люблю именно темно-красные розы. Угадал? Или случайно получилось? Или… и эта мысль была неприятнее всего… ему кто-то меня посоветовал?.. Впрочем, гадай, не гадай - не угадаешь.

Я прошла на кухню и достала из буфета большую и тяжелую хрустальную вазу. Последний раз в нее ставили какие-то цветы, когда еще жива была бабушка… Но это было давно. И вазу пришлось отмыть от пыли, прежде чем наполнить ее водой. В ней розы смотрелись просто превосходно!

Я поставила ее в комнату, на журнальный столик возле дивана. Да, немыслимо хороши. Розы - это королевские цветы. Сразу начинаешь чувствовать себя женщиной. Сейчас мужчина с букетом - уже архаика, к сожалению. А вот какой-то таракан… Я усмехнулась, загоняя поглубже некую смутную мысль, пока она не стала слишком явной для меня самой, и улеглась на диван. Натянула на себя любимый плед в красную и сиреневую клетку, раскрыла книгу…

…Слишком громко тикали часы. Я очнулась. Ну вот, заснула во время чтения. Это жуткое ощущение, когда просыпаешься от яркого света, и понимаешь не только то, что сейчас три часа ночи, но и то, что заснуть, кажется, уже не удастся. Морщась, я поднялась с дивана. Наверное, надо все-таки разложить его, переодеться в пижаму и попытаться заснуть. Только сначала схожу на кухню, очень пить хочется…

Когда я включила на кухне свет, из-под ног метнулось что-то огромное, песочно-рыжее, ростом с кошку. Но у меня не было кошки! Я взвизгнула так, что в следующую секунду засаднило в горле. Интересно, что соседи подумали. Стены-то чуть ли не из картона, кого-то точно разбудила… Сердце колотилось, словно огромный разбухший мешок с кровью.

- Умоляю! Умоляю, простите меня!! - из-за буфета выдвинулся смятенный таракан. Вместо шляпы на нем красовался ночной колпак.

Вид таракана в ночном колпаке был настолько нелеп и дик, что я поневоле фыркнула. Скажем так, ощущения мои на тот момент были весьма противоречивыми. Во-первых, я чувствовала себя неловко, если не глупо - из-за своего поросячьего визга, и из-за дырявой головы. Я совершенно забыла, что у меня теперь временный зимний жилец! Сама впустила, и забыла! Да уж, это про таких, как я, говорят - «Заходи, кто хошь, бери, чего хошь…». А еще я испытывала раздражение. Да, я забыла! И имела на это все права! Слишком привыкла к тому, что дома - только я. И именно поэтому так ценю свое жизненное пространство. А тут даже на кухню собственную не выйдешь…

- Понимаете, - принялся горячо объяснять таракан, прижимая лапы к груди, - я очень пить захотел… А так сложилось исторически, что мы - ну, тараканы, - всегда в темноте и едим, и пьем… Вы немного воды пролили, когда вазу наполняли, вот я и… Мне хватило, честное слово! А остатки я вытер, вот…

И он жалобным жестом протянул вперед мою голубую тряпочку, которой я обычно стираю со стола. Я потеряла дар речи. Мне его что, благодарить?!

- Давайте так, - заторопился таракан, - это я допустил оплошность, больше этого не повторится, уверяю. Просто если мне захочется опять попить, или там крошечку какую-нибудь… я просто буду осмотрительней. Я понимаю, мне нужно реже попадаться вам на глаза, я же… как бы это сказать… вторженец… Я постараюсь! Ну, не сердитесь, пожалуйста…

У меня вдруг заболела голова, и я, ни слова ни говоря ему в ответ, выключила свет и ушла, захлопнув за собой дверь кухни. Пусть знает! Пусть стоит там, протягивая в темноте голубенькую тряпочку!

И, уже ложась, я вспомнила нечто, что меня слегка озадачило. Таракан действительно был ростом с кошку. В первый раз я напутала с размером, или во второй?.. Пытаясь решить эту задачу, я уснула незаметно для себя.

Наутро я с огорчением увидела, что розы свесили головки. Видимо, их все же вчера царапнуло морозом… Как жалко. Впрочем, счастье никогда не бывает долговечным. В конце концов, не жили хорошо, и привыкать незачем. Я вытащила несчастные цветы из вазы, отряхнула со стеблей воду и подвесила их головой вниз, сушиться. По-крайней мере, будет красивый букет сухих темно-красных роз. Перед работой надо бы попить чаю…

На кухню я входила с опаской, но на этот раз никто не метнулся из-под ног. Странно, но я даже испытала некоторое разочарование. Может быть, мне просто хотелось сорвать на ком-то досаду? А причина досады? Безвременно погибшие розы? Но никто же не виноват… Я придирчиво осмотрела кухню. Было чисто и тихо. Может быть, все же завести кошку?..

Весь день на работе я думала, в чем же причина моего раздражения. И по дороге домой думала о том же. Жилец мой тих и вежлив, - вон как извиняется, из пулемета… Где ж таких воспитывают?! Я и слов-то таких в обычной жизни уже не слышу. Цветы, опять же… Впрочем, цветы там, не цветы, а таракан всегда останется тараканом, хоть ты его позолоти. «Ай, позолоти ручку, красивая, - всю судьбу твою расскажу», - раздалось над ухом вкрадчиво-профессиональное. Я аж шарахнулась. Вот ведь, надо думать о чем-нибудь другом, а то подобное притягивает подобное.

Дома было тихо. Розы скорбно сохли головой вниз. Голубая тряпочка сиротливо лежала на столе. И нигде никаких крошек… Как-то совсем уж подозрительно тихо. Может, он с голода помер? Вообще-то, конечно, и забота бы с плеч, а с другой стороны… Ничего себе благодетельница! Пустила, а потом голодом и уморила! Я достала купленную только что булку. Свежая. Хрустящая. Теплая даже… Нет, звать его я, конечно, не буду, много чести. А вот крошечек несколько отломлю. Розы сохли… Обругав себя в последний раз дурой (мысленно, конечно!), я отправилась в комнату. Есть не хотелось. Ничего не хотелось. Было тихо и как-то тоскливо. Пожалуй, надо прямо сейчас лечь спать - вчерашняя полубессонная ночь давала себя знать…

Отвратительные ходики тикали неприлично громко. Надо же. Никогда же их не слышала, привыкла давно. Мешанина мыслей бултыхалась в голове, мешая заснуть. Луна подмигивала через неплотно задернутые шторы. Я отвернулась носом к стене. Раз баран, два баран… На двадцать втором я тихонько заревела от жалости к себе. Я хочу дверной глазок!! Зато наутро мне открылась истина про лучшее на свете снотворное. Надо просто немножечко поплакать.

Розы сохли. Было тихо. И крошечек не было. Конечно, съел. Еще бы не съесть! Я вот не поужинала, а он - пожалуйста! Собственно, а чего разоряться-то. Сама же и накормила.

- Ужин отдай врагу! - бодро сказала я в ответ на недовольное урчание собственного желудка. А на завтрак пожарю-ка я себе яичницу с булкой и зеленым луком. Прекрасное начало нового дня!

Напевая, я потянулась к хлебнице… и обомлела. На месте вчерашней отломанной корочки, на нежном мякише явно были обозначены крошечные прогрызы. Тут к цыганке не ходи, а ясно, кто постарался!! Я буквально взревела:

- Эй!! Жилец!!

Видимо, тон мой был настолько страшен, что под буфетом явственно послышалось шебуршание, и вот показались две пары длинных усов… ДВЕ пары?!! Или, может быть, у меня двоится в глазах?!!

- Это жена, жена, - торопливо забубнил таракан, но глазки его уже косили куда-то в сторону, как косят у любого, если его поймать на вранье. - Ну драгоценнейшая моя, я же не изверг какой-нибудь, - уж вы-то, с золотой-то вашей душой, должны понимать… А то как же это - сам в тепле, а жену - на мороз?! Ну и кто я тогда после этого? Беременную-то супругу…

- Что?.. - жалко пискнула я, но было поздно. Обе пары усов скрылись.

Действительно, кто он после этого?! А еще с цветами пришел… Нет, по отношению к жене он, разумеется, поступил благороднейшим образом. Так что ей, считай, с половиной повезло. Это уж как водится. Как тараканихе, так… Ладно, об этом потом. Сейчас нужно лихорадочно думать, что делать с этой ситуацией, куда я сама же себя ловко втиснула Хм, а жилец-то мой уже с морскую свинку будет. И что же это значит?..

Позавтракать я решила на работе. Мой уход на службу напоминал мне паническое бегство с поля боя. Хотя, если разобраться, ну что такого произошло-то?! Ну, погрызли булочку. Жалко, что ли?! Объели, называется. Не стоит быть мелочной! Но, с другой стороны… Вот так тебе и надо. «Так тебе и надо», - бормотала я сквозь зубы весь день, пугая случайных прохожих, коллег и пассажиров маршрутки. Потому что вдобавок на меня навалили кучу чужих дел, которые кроме меня, - ах, ах! - никто, видите ли, сделать не смог!! А я, видите ли, могу. И за себя, и за того парня!

Шел дождь. Не снимая сапог, оставляя мокрые, грязные следы, я ураганом прошлась по всей квартире. Ну вот, конечно. Вот они, эти мерзкие крошечные катышки за дверцей буфета. Знаем мы, что это за горчичные зернышки!! Господи, да когда же я поумнею!!!

Не снимая плаща, я села к столу и впилась зубами во вчерашний батон. Он был уже, конечно, не тем. Но мне было уже все равно. Интересно, так начинается паранойя или шизофрения?!!

- Жилец! - грозно проговорила я с набитым ртом. Никто не отозвался. - Не жилец ты после этого, а… подлец.

Я пошла спать. На столе остались крошки. Я впала в странный ступор, мне было все равно. Зато я почти сразу уснула, и снилась мне бескрайняя равнина, по которой, топоча, бегали полчища тараканов, почему-то с букетами темно-красных роз наперевес, и выкрикивали: «Ай, позолоти ручку!».

- Ну, я тебе позолочу, - это были мои первые слова, которые я произнесла, проснувшись. Видимо сон накалил меня до нужной точки кипения, и вместо зубной щетки я первым делом схватила швабру.

Нет, не думайте, я свихнулась не настолько, чтобы начать чистить ею зубы. Я начала свирепо швабрить пространство под кухонным буфетом и столом. Послышался сдавленный возмущенный возглас, и на середину кухни вылетело какое-то существо ростом с хомяка. Прошло две долгих томительных секунды, пока я сообразила, что жилец мой уменьшился до просто неприличного состояния.

- Эй, ты, - сказала я ему снизу вверх без всякого почтения. - Я передумала. Не нравится мне, что ты уменьшаешься. Это вызывает у меня всякие нехорошие подозрения. Поэтому забирай жену, чемоданы и - до свидания. Сегодня оттепель.

… Мой визг, наверное, слышали соседи уже не только по площадке, но и по всем этажам подъезда. Интересно, что они подумали на этот раз? Что меня не дорезали с позапрошлой ночи, когда я оборалась, увидевши таракана с ночным колпаком на башке?! А хоть бы и так. От сегодняшнего зрелища любой сосед оборался бы. И не только. Молчать, поручик Ржевский!..

ВСЯ тараканья семья в количестве почти что легиона явно впала в раж от предчувствия отмены льгот и полезла из щелей как рыжая лавина, устремляясь ко мне! Это было хуже, чем восстание. По-моему, они просто хотели меня сожрать. А чего - им бы сразу такенная жилплощадь обломилась…

Как была, в пижаме, с нечищеными зубами, без сумки, я рванула из собственной квартиры вон. Хорошо еще, что замок мой не защелкивался, а то своим видом и положением я пополнила бы армию персонажей из анекдотов и реклам, слизанную с бессмертного инженера Щукина.

Холод моментально меня отрезвил, и я в растерянности затопталась босыми ногами по половику. Форменный дурдом. Как же я на работу теперь попаду?! Но Бог меня хранил, потому что через секунду я сообразила, что сегодня суббота. Ф-фу-у, одна гора с плеч. Все это прекрасно, но мне уже дико холодно!! Представляю, как ему было, совсем голяком-то… Проворачивая это в голове, я уже не топталась, а просто прыгала на месте как гиббон. Для полного счастья не хватало еще, чтобы кто-нибудь из соседей вышел на площадку!

… Мой дикий визг на этот раз побил рекорды первого и второго раза. Потому что, как говорится, «предчувствия его не обманули» - широко распахнулась дверь квартиры, что выходит на лестничную площадку. Не соображая ничего от позора, я рухнула на свою дверь и, буквально ввалившись обратно в прихожую, судорожно заперла замок на два оборота. «Все», - прислонившись всем телом к стене, подумала я и, закрыв глаза, приготовилась к смерти. Как это, все-таки, печально, - быть съеденной тараканами в субботнее утро…

Но было тихо. Почему-то меня никто не ел. Скорее всего, мои вокальные данные испугали не только соседей, а и настырных жильцов. Если они, конечно, не выжидают более удобного момента… И тут раздался звонок в дверь.

Видимо, я все же героическая женщина. Способная перенести любой стресс. Надо бы еще попробовать войти в горящую избу, и остановить на скаку какую-нибудь клячу. В четвертый раз я орать не стала. Вместо этого я бодро улыбнулась, и, нарушая собственные правила, спросила: «Кто там?».

- Горгаз, - раздалось приглушенное.

Я так и знала. Бандиты. Какой к черту горгаз в выходной день поутру… А поскольку глазка у меня, как вы помните, не было, я просто взяла и открыла. Все едино пропадать.

За дверью стоял довольно приятный молодой человек в очках и спортивном костюме. Вид у него был очень серьезным. «Бить будете, папаша?» - почему-то вихрем пронеслось у меня в голове. Это был не бандит, а новый сосед, который более, чем все бандиты вместе взятые, имел основание меня прихлопнуть как муху за нарушение общественного порядка.

- У вас случилось что-то?

Голос его был еще серьезнее, чем вид. Наверное, это Бэтмен. Или Черный плащ. «Скуби-Ду, я на помощь иду»…

- У меня тут нашествие тараканов-убийц, - сообщила я. Не знаю уж, что он обо мне подумал, но я не солгала ни капельки. Разве что умолчала кое о чем.

Молодой человек неожиданно расслабился.

- Не поверите, - сказал он радостно, - чем я занимаюсь в данное утро! Я морю у себя тараканов. Так что считайте, что с этой проблемой покончено, - я и вам могу их выморить.

- Чем? - необычайно оживилась я. - Новый гель?

- Ничего подобного! Бура с желтком и сахаром - это от моей бабушки рецепт, и лучше его просто нету, - безапелляционно заявил он.

Всем своим видом он излучал порядочность, и это вдруг ввело меня в ступор. Я подумала, что он вполне может оказаться агентом. Их агентом. Ну, вы понимаете.

- А почему вы сказали, что это горгаз? - шепотом спросила я, глядя ему прямо в глаза.

- Ну, - немного смущенно ответил он. - А то бы вы не открыли.

Железная логика. И тут я произнесла нечто такое, на что сподвигла меня не иначе как история с жильцом:

- Не могли вы мне еще и глазок в дверь вставить?

- Почему бы и нет, - сказал сосед, пожав плечами. - Тоже мне, подвиг.

Иванов день

Капельки росы как слезинки украсили листья свежезеленых растений... Потому что...
Да потому что сегодня необыкновенноприятный день - день, когда зацветают папоротники, день незабываемой любви, день невест!
Именно в этот день стаи безумных девчонок бегут в лес в поисках несуществующего цветка...
Юность неистово верит, что счастье есть, что всегда будет светло и легко!
Ах, Юность!
Остановись!
А эти прозрачные капли на свежезеленых растениях: кап...кап...кап... - это годы... Иванов день!
Снова беспечное лето и в лесу этот безумный долгий терпкий первый поцелуй!
Жаркие объятия любимого...
Трепетное дыхание и непонятное бормотание: "Нет, нет, не надо..."
Первое, самое безобидное и прекрасное прикосновение рук любимого к жаркой юной груди... "Не надо... нет..."
Непонятное чувство стыдливости и дрожь! Неповторимая дрожь по всему телу... "Любимая, не бойся... Ну... ну... Я же с тобой..."
И вот уже березки ласкают наготу твоего юного тела, и небо большим покрывалом над телами и капли росы...
Какой станет твоя юность?..
Девочка, ты шла в лес, чтобы найти цветок, который никогда не расцветает???
Ты мечтала о счастьи, которого нет и не будет, потому что счастье, как и цветок папоротника придумали наивные люди...
Ты открыла тайну любви, которая бывает безответной?
Тебе трудно теперь?
Ты дрожишь от стыда перед собой, потому что об этой тайне всегда знают лишь двое...
А теперь долгое время ты будешь знать об этом одна!
Кап...Кап...Кап...
Это твоя тайна - ты теперь стала женщиной!
И только березы теперь будут твоими молчаливыми подругами.
Кап...Кап...Кап...
Мерно стучит по теплому асфальту дождь... Лето!
Это безумное лето!
Дождинки ласкают лицо , проникая под одеяние - но нет, уже нет того, кто говорит тебе:"Не бойся, я с тобой..."
Ты бережно делишь свою тайну с березками, которые трепетно всякий раз ждут тебя... И всякий раз капельки росы!
Кап.Кап.Кап... - это годы.
И всякий раз этот безумный Иванов день!
И всякий раз все ищут цветок папоротника...
И всякий раз верят в счастье девчонки...
И всякий раз...
А вы нашли его???
Подумайте! Хорошо подумайте!!! Возможно он все-таки цветет в Иванов день...
Возможно вы прошли мимо?
Кап...Кап...Кап...

Миниатюра
Цыпочки

Сколько она себя помнила, всю жизнь была на цыпочках! Сначала до звонка на дверях дотянуться, до пряников в шкафу добраться, любимую книжку на полке достать! Ну, а потом и до верхней перекладины в автобусе дотянуться - так хотелось быстрей вырасти и стать взрослой! Да, вот она уже и выросла, но странные «цыпочки» остались. Остались глубоко в душе, то есть можно сказать, что девочка всегда ходила на воображаемых цыпочках! На цыпочках перед старшим братом. Старший брат, он и есть старший брат! На цыпочках - перед отцом. А отец был всем отцам отец! Строгий, справедливый, молчаливый. Да и перед матерью девочка ходила на воздушных цыпочках. От нее ничего нельзя было утаить, она все видела по глазам! И как хотелось избавиться от этих «цыпочек»!

Но произошло обратное! Девушка даже не поняла, что случилось в ее семнадцатую весну. Она не только начала еще больше ходить на цыпочках, но и не могла посмотреть никому в глаза. А особенно другу старшего брата, который часто стал приходить к нему в гости. Неведомый страх окутывал ее с ног до головы, когда она видела его фигуру. Высокий, сильный, всегда улыбающийся. Она даже не знала, какого цвета у него глаза, красивый ли он, какое у него лицо? Потому что никогда не поднимала голову, а видела только его губы на уровне своих глаз. Девушка старалась перебороть страх перед ним, а от этого он возрастал все больше. Однажды ей пришлось проводить парня, просто закрыть дверь. Просьба брата совсем сковала ее. Еле передвигая ноги, вышла в коридор. Стояла и ждала, когда Предмет ее страха оденется. Но вот уже и шарф, и шапка, был ранний и зябкий март. От сильного волнения тело часто порой не слушается. Она была не она. Как в детстве девушка вдруг приподнялась на цыпочки и взглянула на него в первый раз! А его серые, умные и бесконечно-ласковые глаза как будто этого и ждали! Он нежно положил свои сильные руки на ее плечи, тем самым мягко опуская девушку с носочков. Затем сам склонил низко голову, чтобы дотянуться до ее губ…
Да что дальше рассказывать?! Вы сами все знаете! Девушка избавилась от «цыпочек» и прочих детских страхов! И в этом ей помог образ склоненного мужчины перед женщиной – самый Прекрасный Образ!