Ольга Берггольц. Поэтесса, журналистка, голос и душа блокадного Ленинграда. Именно ее строки "никто не забыт и ничто не забыто" стали символом памяти о тех, кто отдал свои жизни за жизни будущих поколений.

Сама же она, хрупкая маленькая женщина, стала символом мужественности и веры, стойко перенеся попытки обвинить ее в покушении на убийство А. Жданова.

В автобиографиях Ольга Берггольц писала: "Жизнь моя так счастливо сложилась, что главные даты ее, все, даже самые интимные события, совпадают с главными датами и событиями нашей страны и народа".

Ольгу и ее сестру Мусю мама воспитывала тургеневскими барышнями. Но, видимо, Ольга пошла в отца. Обрусевший немец Федор Христофорович Берггольц принял революцию всем сердцем. И мечтой Ольги стало не кисейное платье, а кепка и кожаная тужурка. Она осталось верной этой мечте долгие годы.

Блокадная зима выдалась очень суровой. Таких сильных морозов не помнили даже старожилы. Не фашисты, а голод и холод были главными убийцами ленинградцев. Ольга Берггольц как и все постоянно хотела есть. 125 граммов хлеба и пойло, с трудом похожее на чай, - вот паек блокадника.
Ольга жила в доме-коммуне, построенном в начале 30-х на улице Рубинштейна. В квартирах были все условия для категорической борьбы со "старым бытом". Не было ни кухонь, ни сервизов, ни скатертей, чай пили из граненых стаканов в общей комнате отдыха. Даже гардеробные были общие. Молодым тогда казалось – это так соответствует духу времени первых пятилеток. Но теперь стало ясно – жить там невозможно.

Ольга перебралась в Радиокомитет – там и работала, и жила, спала буквально рядом с микрофоном. В те дни в Ленинграде радио никто не выключал, именно оно было едва ли не единственной связью между людьми. Ленинградцы знали, что если Ольга в эфире, город не сдан, оборона не прорвана.

Ольге неоднократно предлагали эвакуироваться на Большую Землю, но она не могла оставить свой родной город и любимого мужа Николая Молчанова. Николай болел эпилепсией, и "дорогу жизни" через Ладогу не перенес бы.

Это была настоящая любовь, испытанная. В 1938 году, когда Ольгу арестовали по делу литературной группы, на комсомольском собрании ему предложили отказаться от жены, врага народа. Собственно, это была обычная практика: дети отказывались от родителей, жены от мужей, все хотели жить. Николай же положил комсомольский билет на стол со словами "Это недостойно мужчины". А ведь он был комсомольцем до мозга костей.

Ольгу обвинили в пятикратных попытках убить Жданова. Тогда ей припомнили и троцкистский уклон повести "Журналисты", написанной во время строительства социализма в Казахстане. И первое замужество - за врагом народа Борисом Корниловым. Следователи НКВД умели разговаривать с арестованными. Ольгу решили сначала попугать, а потом уже, если она не заговорит, перейти к более действенным методам – побоям, издевательствам. Выбить признание им не удалось, зато они выбили из нее ребенка, долгожданного Степу. Ольга была на шестом месяце беременности: "Хотя ребенок и погиб, мой молодой организм не хотел отдавать его. Выкидыша не происходило. Однако несмотря на мои заявления, меня издевательски не хотели отправлять в больницу, ожидая, наверное, заражения и моей естественной смерти. Наконец меня нашли в одиночке, плавающую в луже крови… вытащили, свалили в телегу – так возили покойников, и отправили в тюремную больницу. Телегу трясло, я билась головой. Придя в себя, я сказала вознице: "Смотри, так умирает враг народа". На что он, смахнув слезу, ответил: "Да что же мы, не люди что ли..." - и повез осторожно".

У Ольги были уже дети – Ирочка Корнилова от первого брака и Майя Молчанова от второго. Но девочки умерли – годовалая Майя в 1934 году, а Ира – в 1936 году. Смерть детей Ольга переживала мучительно, особенно старшей дочери.

Стать матерью Ольге было больше не суждено. Все дети умирали в утробе в один и тот же срок – в 5,5 месяцев. Организм Ольги хорошо запомнил допрос следователя НКВД.

Это была самая большая трагедия. Самая большая. Но не последняя. В конце января 1942 года от дистрофии умер муж Ольги Николай. Она не смогла похоронить его – не было сил дойти до кладбища, не было хлеба, чтобы заплатить за похороны. Гробовщики и могильщики работали только за хлеб, он был дороже денег. Николая закопали в общей могиле вместе с другими блокадниками.

Через месяц после смерти мужа друзья отправили Ольгу на Большую Землю, в Москву. От голода ее живот вздулся и напоминал округлые формы беременной женщины. Ольга думала, что она носит ребенка и согласилась на эвакуацию. Но надежды не оправдались: врачи поставили диагноз "дистрофия".

После победы она надеялась, что довоенный мрак не вернется. Как журналист и писатель, жаждала свободы духа и слова. Но 1946 год убил все ее надежды. Разгромлены журналы "Звезда" и "Ленинград", запрещены Ахматова и Зощенко. Сама Ольга была названа среди писателей, которые отходят от партийной линии в литературе. Ее произведения практически не печатают, а она единственная из творческой интеллигенции продолжает общаться с опальной Ахматовой, не боясь ни косых взглядов, ни доносов.

Ей казалось, что ничего страшнее пережитых лет быть не может, но в 1949 году еще один удар – уничтожают ее детище, музей героической обороны Ленинграда, открытый еще в 1944 году. Ольга была среди тех, кто по крупицам собирал экспонаты для музея. Там были и ее фотографии, рукописи стихов. Почему-то понятие "ленинградец", еще недавно символ мужества, стойкости, достоинства становится едва ли не опасным. По всей стране начинается преследование ленинградцев. Над Ольгой Берггольц во второй раз нависает угроза ареста.

Ее не тронули, но что-то в ней надломилось после такого откровенного глумления власти над памятью блокадников. Впервые в Ольге зародилось страшное сомнение в правильности происходящего.

Ольга продолжает работать, писать статьи, стихи. В 1952 году она едет на строительство Волго-Донского канала, в шестидесятых совершает поездку по Енисею, на строительство Бухтарминской ГЭС на Алтае. Отовсюду поэтесса привозит стихи, очерки. Это было время благих перемен, время XX съезда партии, пора надежд. В "Новом мире" у Твардовского печатаются ее новые стихи, а потом главы из ее автобиографической повести "Дневные звезды".

А в 1967 году страна увидела "Дневные звезды" на экране, режиссер Таланкин снял блистательный фильм по этой повести. И в том же году выходит еще одна кинолента "Первороссияне", сценарий которой Ольга написала сама.

Поэтесса начинает работать над второй частью "Дневных звезд", в основе – дневники, которые чудом уцелели. Все главные стихи оставлены для этой книги. Но времена опять изменились, так называемая оттепель закончилась. Цензоры заработали с новой силой. Ольга поняла, что главная книга жизни издана не будет.

Она ищет поддержки, сильного плеча, на который можно опереться. Но ее третий муж, литературовед Георгий Макогоненко быть таким плечом совсем не собирался. Полная отчаянья, Ольга начинает пить.

В итоге они расстались. Разлуку с Георгием Ольга переживает мучительно, пытается его забыть. Но стоит Георгию позвонить, у нее снова начинается запой - от отчаяния. Жизнь закончилась, ушла последняя любовь. Писать Ольга больше не может – пустота.

На прямое самоубийство Ольга решиться не могла – мешала засевшее где-то глубоко мамино христианское воспитание. Но она поставила задачу угробить себя алкоголем. После блокады у Ольги осталась одна почка, и она знала, что для нее спиртное не просто вредно – оно губительно. Спасали вечные ангелы-хранители, мать и сестра. Вызывали неотложку, ухаживали в госпитале. Но однажды не успели. Трагедии избежать не удалось. Ноябрьским днем 1975 года Ольги Федоровны Берггольц не стало.

Ее похоронили на литераторских мостках Волковского кладбища. Она так хотела лежать на Пискаревском рядом с десятками тысяч сограждан, героев и мучеников блокады, рядом со своей любовью - Николаем Молчановым. Руководство Ленинграда обратилось за разрешением в Кремль, но получило отказ. ЦК КПСС не захотел создавать храм Блокадной Музе.
На недавно воздвигнутом памятнике высечены ее стихи:

Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане — мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции.
Их имeн благородных мы здесь перечислить не сможем,
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
Никто не забыт и ничто не забыто…

http://www.1tv.ru/documentary/fi4942/sn91