Миша и Дуся. Им было прилично за восемьдесят. Почему такие типично русские имена у пожилых польских евреев? О, это целая история, которую, дорогой мой читатель, я тебе расскажу со слов Дуси. Она была малюсенькая и сгорбленная, и от этого казалась еще меньше. Ее лицо было все в морщинках и складках, как печеная груша хвостиком вверх, из которой вытек весь сок. Аккуратная, чистенькая, в мешковатых брюках, свежевыстиранной курточке и вязаной лыжной шапочке с помпоном. Миша был чуть повыше, в стареньком габардиновом пальтишке пятидесятых годов и каракулевой а-ля homo soveticus шапке пирожком. Они приходили в библиотеку почти каждый день, просили свежие газеты: New York Times, Jewish Forward и Jewish Press. Дуся читала по-английски, а Миша на идиш. Располагались внизу, где попрохладней, раскладывали газеты на столе и сидели в библиотеке часами. Тихо переговаривались на смеси английского с идиш. Никогда не повышали друг на друга голос. Это был ежедневный и, наверное, единственный для этой парочки ритуальный заход в культурную жизнь города и мира. (Они уже давно никуда не ездили – ни в Catskills, ни даже в Манхэттен).