- Хорошо. Я родилась в Софии, это столица Болгарии, потому что мой отец был заместителем маршала Бирюзова. Естественно, моя мать и отец оказались в 1947-м году в Софии, и там я родилась. 23 января, 1947-го года. Поэтому эту дату изменить невозможно.

- Дело в том, что мы почти сразу вернулись в Москву, в 1948-м году. Мне было около года, и отец попал под сталинский террор, второй раз. Они просто его уничтожили. Мы потеряли отца в 1948-м году. То есть, неизвестно, кто похоронен: выдали гроб с телом, и, когда уже моя мать умерла в 1978-м году, мне не разрешили, как родной дочери, вскрыть могилу и в эту могилу похоронить мать. Потому что ответственным за могилу моего отца до сих пор, хотя нас две сестры, мы живы, является госпиталь Бурденко. Это военный госпиталь. Что они там делали с так называемыми врагами народа в то время… Он вернулся из-за границы, а Сталин, - у него была совершенная паранойя, осложнившаяся после войны. И тут повторился 37-й год, но в 1948-м. И естественно, все вытекающие последствия.

- Ну, я была маленькая. Мама сделала умную вещь: она отправила меня и брата двоюродного в Сочи, на море. Что там происходило в Москве, я просто не знаю. И я уже вернулась, когда... Я помню, когда умер Сталин, это были похороны, но я была в это время в Сочи. Все рыдали, плакали. Но я и, естественно, моя тетя, с которой мы там в это время были, я повторяю, что в это время я была еще очень маленькой. Впоследствии, когда моя мама вышла второй раз замуж за человека, который работал с Туполевым, Семенова, и он сидел 19,5 лет, и мы, находясь там, а мне уже было 11 - 12 лет, мы с детьми ходили на общие дни рождения, и где - такой знаменитый конструктор, как Мартини, гениальный (сидевший), Оглоблин (сидевший), Семенов – мой отчим (сидевший). Мы, конечно, слышали все эти истории, которые люди шепотом на кухне рассказывали, что они пережили там. Моему отчиму сделали операцию аппендицита, и на каждом допросе ему вскрывали, на допросе ему вскрывали, не зашивали вообще, аппендицит зажил на нем, как на собаке. Ну, и там много было таких вещей… Я никогда не вступила в члены ВЛКСМ, хотя я была отличницей всегда. У меня была, по-моему, только одна четверка. Всегда я училась очень хорошо, и, естественно, меня хотели куда-то заполучить – в комсомол, но я никогда не вступила. Естественно, и в члены партии, никогда не вступила.

- Вы окончили московскую школу?

- Да. С 1947-го года мы жили все время в Москве.

- После школы было много всего, МГУ и т.д. Однако самая главная встреча, которая как бы повернула мою жизнь, потому что я окончила музыкальную школу, даже в 7 лет меня пытались отдать в балет, но я очень быстро росла…, то есть все детские вещи, которыми родители стараются загрузить, перегрузить детей.

- А что такое МГУ, факультет какой?

- Искусствоведческий факультет. Но больше всего на меня повлияло то, что в 17 лет я познакомилась с Костаки. Георгий Дионисович Костаки – это совершенно замечательный коллекционер, который спас очень многих художников 1920-х годов.

- Художников, или их работы?

- Работы, художников уже не было в живых. Малевич, например, в 1935-м. Потому что этими работами забивали окна, на них ставили чайники, посуду и.т.д., так же как и с иконами. Иконы что? Лучшая судьба иконы, если ее сплавят по реке. Их закапывали, забивали ими, опять же, окна, ступеньки делали из икон. То есть, судьба вещей, которые Советская власть не могла пережить, что они существуют, - они уничтожались.

- Как вы с ним встретились?

- Это была такая общая встреча художников. Было несколько художников, и, когда я увидела вот эти 20-е годы, это было в его квартире, еще в 3-х комнатной, потом он уже переехал в большую квартиру, то, естественно, меня поразило, что эти шедевры, я еще может быть даже еще не осознавала, что это шедевры, но… Попова на потолке была прибита. То есть, маленькая квартирка, но как бы этими сокровищами набита. Ты именно интуитивно понимал, что это какие-то художественные вещи, материальные вещи - вообще никто не понимал ничего в Советском Союзе: 5 копеек метро, копейка спички. То есть, материального отношения к деньгам, что такое деньги, никто не знал. Может, какие-то коммунисты в Кремле знали, потому что они отстегивали себе что-то такое, но все остальные не знали, что такое деньги. Потому что моя тетя получала 9 рублей пенсию, и.т.д. Мама работала на трех работах, потому что мы остались ни с чем и, конечно, в коммунальной квартире.

 

- Эта встреча, можно сказать, практически повернула мою жизнь. В начале – музыкальная школа, еще чего-то, то есть это повернуло потому, что есть что-то такое, за пределом. Кстати, он тоже собирал художников, которые стали основой моей коллекции: и Немухин, и Плавинский, и Краснопевцев, то есть, еще ряд имен, которые он уже начал собирать. Потому что он тоже не сразу начал собирать 20-е годы. У него тоже большая история, он антиквариат собирал, потом работал в канадском посольстве, то есть он не сразу пришел к 20-м годам. В его коллекцию стремились, но только по знакомству ты мог попасть в эту коллекцию. В это же время в музеях ничего этого не висело. Висели рабочие, колхозницы…

- Вы говорите о 60-х годах?

- Да, мои 17 лет – это 1964-й год. В это время ничего не висело, просто. Потому что оттепель была недолгой, все растаяло, превратилось в грязный, черный, слякотный снег и все. И конечно, буквально за несколько лет, я уже знала всех практически московских художников и петербуржских. Потому что круг был маленький, все друг друга знали, знали музыканты друг друга, знали поэты друг друга: Сапгир, Холин. Знали музыканты друг друга: Шнитке, Денисов, Губайдуллина – все друг друга знали. Ходили друг к другу на какие-то, можно сказать, домашние концерты или в студии, - никаких залов.

Еще замечательный композитор Артемов Слава. Все ходили друг к другу на какие-то мероприятия, как сейчас можно сказать. И поддерживали друг друга. И самое интересное, что, в принципе, нам ничего не надо было. Мы находили пару пачек пельменей, бутылку жуткой водки, которую я не пила, потому что это просто невозможно было выпить, но мужчины пили. И все. И чай, если ты нашел заварку. Про кофе никто не знал. Я кофе не пила до двадцати с лишним лет, потому что найти кофе, где-то стоять в магазине, у меня никогда не было времени. Но какой-то «табуреточный» чай я пила.

 

- Первая работа, которая появилась в моей коллекции, была «Монахиня» 1963-го года, Бори Козлова. Это одна из первых работ. И также, первая работа, когда был один год моей дочери, ей подарил Петя Беленок, так что моя дочь, как говорится, меня переплюнула, получила работу, когда ей был 1 год. Видимо денег на шоколадку или на куклу, или на игрушку какую-нибудь, не было, и он решил принести работу. Собственно говоря, Наташа, уже после его смерти, сделала в UN Plaza, со всеми послами, его персональную выставку в Нью-Йорке. Я считаю, что это достойный ответ и память этому человеку. Ну, конечно, жизнь такая была, и есть, насыщенная. Можно говорить часами, сутками, неделями.

 

- Ну, естественно в то время они у меня не могли появиться, у меня к настоящему времени больше 7 тысяч работ и больше 300 авторов. Это разные вещи. И подаренные, и купленные и.т.д.

- Примерно, наверное, около двух тысяч. Это разные работы: скульптура, живопись, графика, печатная графика.

- Они у вас дома хранились?

 

- Они хранились в нескольких местах. Потому что мы жили в коммунальной квартире. Я смогла сделать свою приватизированную квартиру только в 1991-м году. Поэтому это все… Пробирались к кровати, еще коляска где-то стояла, но, тем не менее, всегда мы делали день рождения Наташи. Приходил Генрих Сапгир, какие-то актеры переодевались Дедами Морозами, в общем, я не скажу, чтобы жизнь была такая уж безоблачная и веселая, но жизнь была интересная. И сейчас интересная. Потому что в жизни все зависит от человека. Он или может других заинтересовать собой, или не заинтересовать, или на всех лаять как собака, Это все зависит только от человека. Я могу сказать, что к нам: и ко мне, и к Наташе, люди всегда тянулись. Конечно, я не могу сказать, что я в друзьях со всеми, но, тем не менее, как бы, откровенных врагов я не вижу.

 

- Дело в том, что мы никогда ни одной работы не продали, ни за какие деньги, обещания, ни за какие, ни за что, ни за что. В 1991-м году, в феврале, я создала здесь фонд, с 1988-го года (опять же, мне помогли люди, которые были у меня в Москве) помогли мне сделать документы, и фонд начал работать с января 1991-го года. В этом году его двадцатилетие. И естественно, когда я начала его организовывать, мне все говорили: «Присоединись туда, сюда»…, я говорю: «Нет, будет мое имя. Я как сибирский купец, будет моя фамилия. Если я сделала что-то хорошо – значит, я сделала хорошо. Если я что-то сделала не так, значит – не так.
За все отвечу.
За все отвечу. Это такое и у меня, и у Наташи. Мы такие. По другому я жить не могу и не собираюсь.

- Таня, ваша коллекция будет расширяться?

- Расширяться? Я очень рада, что у нас сейчас есть несколько молодых художников и Миралевич, и Малачевский, и однофамилец Кандинского. Я рада, что они у нас есть в коллекции и представлены на выставке к двадцатилетию фонда.

- Вас можно поздравить, Вы счастливый человек?

- Я счастливый человек.