И вот уже девять месяцев мы живем в самом северном штате США, на когда-то российской земле, где остальную Америку пренебрежительно называют скопом «нижние 48». Появились первые наблюдения и выводы. И первая злость на тех, кто делает скоропалительные заключения, выдавая это за истину в последней инстанции. В связи с этим примечание: перед каждой оценочной фразой следует читать: «по моему мнению/моим наблюдениям, в Фербенксе/на Аляске/в Америке». Нет, Америка – не рай, нет рая на земле. Но это симпатичная страна, во многом очень человечная и разумная, хотя и «с тараканами» (которые кажутся гораздо безобиднее, когда их разглядываешь вблизи). И не так уж сильно американцы от нас отличаются.

СКОВОРОДКА С РУЧКОЙ

Занесло нас не просто в Америку – то есть не туда, где есть всем знакомые по фильмам и воспоминаниям соотечественников небоскребы, Брайтон-бич, и даже не в одноэтажный какой-нибудь догвилль, где от тишины, безделья и рутины наш человек медленно, но неуклонно сходит с ума. Мы оказались на Аляске. У нее много имен – «последняя граница» («last frontier»), «сковородка с ручкой» (ручка – это узкая гористая полоска суши на юге), «земля полуночного солнца». Раньше ее называли еще «Русская Америка». Ну а сразу после покупки Аляска носила совсем непоэтичные названия: «Придурь Сьюарда», «Ледяной ящик Сьюарда», «Айсберг Сьюарда». Надо сказать, что в 1867 году Америка особенно не стремилась ничего покупать, а вот Россия как раз хотела избавиться от неудобной территории. И вот Вильям Сьюард, тогдашний госсекретарь США, пролоббировал покупку Аляски. Покупка состоялась несмотря на то, что очень многие были против. Свободная американская пресса развлекалась как могла, ругала Сьюарда и придумывала неприкаянной (поскольку поначалу не было здесь ни правительства, ни законов) территории новые названия. Одно из них приблизительно переводится как «Русская Моржовия?»: «Walrussia» (от walrus – морж). Понятно, что после того, как на Аляске было найдено огромное количество золота, газетчикам пришлось по-быстрому заткнуться. А именем Сьюарда был назван восхитительный городок на незамерзающем фьорде, один из немногих, где до наших дней сохранилась атмосфера времен золотой лихорадки. Столица штата Аляска – Джуно. Очень маленький город в южной части штата, на узкой полоске гор рядом с канадской границей (та самая «ручка от сковородки»). Только самолетом можно долететь. Вот бы и нам так – задвинуть власть куда-нибудь между Нижней и Подкаменной Тунгусками, пусть работает! Главный же город Аляски – Анкоридж. С одной стороны высоченные островерхие заснеженные горы, с другой огромный океанский залив с приливами до десяти метров высотой, а посередине – современный город с зеркальными и не- небоскребами банков, нефтяных компаний, с мариоттами и хилтонами, аквапарком и ночными перформансами, блошиным рынком и т. п. А в самой середине Аляски, между двумя огромными горными цепями, в широкой долине великой Тананы-реки стоит город Фербенкс. Туда-то нас и привез самолет девять месяцев назад.

 

«ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ АЛЯСКИ»

– так, вполне по-советски, называют Фербенкс – столицу «золотой лихорадки», в общем, небольшой по нашим меркам город (35 тысяч населения в пределах городских границ, 80 – со всеми домиками, размазанными по гигантской территории фербенксского округа). Даунтаун состоит наполовину из «кэбинов» (cabin – бревенчатый дом), наполовину из вполне современных зданий, в том числе: здание суда имени некоего г-на Рабиновича, Мариотт, Вестмарк, несколько банков, здание городской администрации, огромные госпиталь и поликлиника. Потрясает инфраструктура – великолепные дороги, неимоверное количество супермаркетов, отсутствие проблем с парковкой даже в центре. Если взять какой-нибудь российский город с соответствующим населением, сравнение будет удручающее.

Золото, найденное здесь сотню лет назад, продолжает приносить прибыль и сегодня – туристов водят по бесконечным «майнам», дают в руки лоток и ставят промывать какой-то песочек, наряжают в костюмы старинного стиля и фотографируют «под сепию». Все эти развлечения стоят довольно дорого, но туристам деваться некуда: ты за этим ехал – плати.

Кроме мест, так или иначе связанных со славной эпохой золотой лихорадки, Фербенкс знаменит несколькими «самыми северными» в мире объектами, а именно: синагогой, масонской ложей (вообще-то их здесь, кажется, три) и «Макдональдсом». Ну, может быть, супермаркет крупнейшей в мире сети Wall-Mart тоже «самый». Синагога, впрочем, весьма скромная и даже обшарпанная. Зато масонский Temple (место для собраний), хоть тоже маленький, но очень хорош. Это, кажется, единственное здание Фербенкса, облагороженное классическим портиком с колоннами. Нежно-кремового цвета дом стоит на берегу реки Чины, в центре города. Построен он был в самом начале «лихорадки», как только в новом поселении кроме лихих проспекторов обнаружились более солидные люди.

А народ в Фербенксе в целом весьма симпатичный и добродушный – я не сталкивалась здесь с агрессией ни разу. Это впечатление, впрочем, может быть испорчено встречей с компанией нетрезвых аляскинских аборигенов или отмороженной молодежи, а также статистикой: лишь в этом году Фербенкс покинул почетное четвертое место в рейтинге самых криминальных городов США, составляемом каким-то журналистом (честно говоря, не верится). Событие было вынесено, если не ошибаюсь, на первую полосу местной газеты, носящей гордое имя Daily News-Miner. Впрочем, местная газета на первую полосу может поставить все что угодно – даже фотографию волчьей шкуры, кишащей блохами (читатели засыпали редакцию возмущенными письмами и грозили отказаться от подписки, так как аппетит у многих был испорчен, а ведь было воскресенье, день branch'ей, то есть большой жратвы). Ну это так, к слову.

Город очень зависим от погоды. Весна приходит стремительно: в конце марта обезумевшее солнце яростно плавит снег. Лето – сухое, жаркое, с лесными пожарами и почти настоящей белой ночью. Потом еще один резкий переход – здесь остро ощущается быстрота, с которой проходит невероятно красивая осень. Березы желтеют и опадают за пару недель, причем вначале на листьях появляется только желтая каемка, и каждый день это смертоносное золото захватывает все большую часть листа, и вот уже зелень только по «жилкам» – и все. Неделю, не больше постоять деревьям в осенней красоте, и мороз напрочь срывает побуревшие листья. Иначе нельзя: деревья практически всю зиму стоят под толстым слоем инея, нарастающего с каждым приходом морозного тумана. Зима жеѕ Она красивая. Но она просто вынимает душу.

Нет, зимние развлечения, конечно, есть – лыжи (горные и беговые), гонки на собачьих упряжках, катания на санках и коньках, езда на снегоходах. Но ведь холодно! И люди ждут весны. Причем совершенно по-эренбурговски: «И в крепкой ледяной обиде, сухой пургой ослеплены» – люди страдают от темноты. Полярный круг рядом, и день в конце декабря очень короткий – около трех часов, солнце едва поднимается над горизонтом. Начинаются зимние депрессии, особенно у неработающих, одиноких и просто слабых душой и волей. Вялость, упадок сил, непонятные болести – все это традиционно для Фербенкса в ноябре – феврале. Народ скукоживается и уходит в себя. В местном госпитале, а также в университете оборудованы специальные комнаты с яркими лампами, имитирующими солнечный свет. Люди явно под ним оживают.

МЫ И ОНИ

Мы приезжаем сюда, в Америку, со своими сложившимися представлениями, мифами, часто весьма далекими от реальности. Да, они совсем другие, чем мы. Но они отличаются от нас не умом/глупостью, не зацикленностью на работе, не запредельным индивидуализмом (посмотрите на себя – вы что, тоскуете по коммуналкам?) и даже не экономической подкованностью, выражающейся в том, что все играют на бирже. Основные, поражающие отличия – в другом.

Прежде всего удивляет какая-то запредельная доброжелательность. Не нужно меня подозревать в том, что я принимаю за доброе отношение тривиальную, многократно описанную злопыхателями «резиновую улыбку американца». Она есть, она присутствует, она повсюду. Но – это просто национальный жест. Вместо нее с тем же успехом мог бы использоваться легкий взмах рукой. Она обозначает просто «я тебя вижу» и может равно относиться как к знакомому, так и к незнакомому человеку. То же самое – застрявшее в ушах, привычное и уже активно употребляемое «Excuse me!» (негритянки – пардон, афроамериканки – произносят ужасно растянуто: «икскьюююююююз»). Это очень удобно в супермаркетах, когда контингент поглощен разглядыванием полок, а ты сзади бредешь со своей телегой. Вот и блажишь на каждом шагу: «Икскьюз?!» – чтоб кто-то невнимательный за тебя не зацепился, не упал, не поранился и так далее.

Нет, доброжелательность вполне искренняя. Причем как у должностных лиц, так и у частных. Все это было испытано на личном опыте – когда со мной буквально нянчились в местном, так сказать, РОНО, где я через две недели после приезда, еще совершенно безъязыкая, выясняла, как мне пристроить ребенка в школу. И в отделе кадров университета, где буквально на пальцах женщина разъясняла нам какие-то финансовые вопросы. Ну а когда первый ледок покрыл фербенксские холмы и наша еще не обутая в шипы машинка скользила, неуправляемая, по ледяному склону, из первого же джипа выбрался здоровенный гай (не надо путать с геем), подцепил нас тросом и вывез на ровную дорогу. Проконтролировал, увидел, что мы едем сами, и только после этого отправился по своим делам.

Поражает реальное, а не декларируемое заботливое отношение к инвалидам. Общество их воспринимает как нормальных людей, которым просто необходима помощь. Никакие уродства не заставят человека сидеть дома, скрываясь от публики. Так, в Фербенксе я видела даму с отнятыми по локоть руками. Дама спокойно шла по магазину, помахивая культями, рядом тусовались ее разновозрастные дети. Потом ту же женщину я встретила в аквапарке. Она не прятала свои руки. Ей было комфортно. Она чувствовала себя полностью в своей тарелке. Там же радовалась жизни симпатичная девочка с сильным дефектом позвоночника, еще какие-то не вполне здоровые дети. Все это, настолько естественное здесь, не трудно, а невозможно представить себе на родине, где слабость – порок, где физические недостатки – позор, а неполноценных детей в роддомах с 90-процентной вероятностью бросают. Не беспокоит нас судьба Спарты.

Отсюда, с Аляски, очень видно, какая у нас жестокая страна. Книга букеровского лауреата Рубена Давида Гонсалес Гальего «Черным по белому» (пусть вас не смущает испанская фамилия, это наш человек) – страшное документальное свидетельство этой жестокости. Эта мозаика из рассказов о детских домах для больных детей читается как воспоминания узников фашистских концлагерей (зайдите – http://magazines.russ.ru/inostran/2002/1/gal.html). Вот цитата: «Я последний день в Америке. Завтра меня отвезут в аэропорт... Самолет в срок доставит меня в Россию. Там, в далекой России, меня аккуратно положат на диван и приговорят к пожизненному заключению в четырех стенах. Добрые русские люди будут давать мне еду, пить со мной водку. Там будет сытно и, может быть, тепло. Там будет все, кроме свободы. Мне запретят видеть солнце, гулять по городу, сидеть в кафе. Снисходительно объяснят, что все эти излишества – для нормальных, полноценных граждан». Да, это у нас – слабый отбраковывается, потерявшийся в жизни – уничтожается (обстоятельствами или скинхедами), выброшенный на улицу человек (как и животное) обречен пропасть. В Америке берегут и людей, и зверей, и почему-то именно здесь мне внезапно стало жалко тех бельков, которые погибли, чтобы стать украшением моей шубы.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРИОРИТЕТЫ

Первое, чему учат детей в школе, – follow directions: «следуй указаниям». Это здесь действительно важно, на работе и в быту. В высокотехнологичной стране Америке ко всему прилагаются инструкции. Им и правда надо следовать. Если в рецепте приготовления маффинов (это кексы у них такие) написано «положите такую-то смесь, потом поверните семь раз ложкой», то не надо поворачивать восемь – получится не то.

Уважение к власти. Оно особенно чувствуется в сравнении с российским анархическим взглядом на государство. Не скажу ничего нового, но люди – в целом – воспринимают государство, полицию, прочие власти как нечто полезное. Критикуют при этом жестко, не стесняясь в выражениях. Но и верят. Да, конечно, коррупция есть. Но ею не проедено все от самых мелких шестерок до верховной власти.

Впрочем, как всегда, есть и исключения. Так, в Фербенксе не так давно был скандал: из чистой ненависти к полиции какой-то официант плюнул полисмену в гамбургер. Чем дело кончилось – не буду врать, не знаю, но с рук это парню точно не сошло.

Американское государство – сильное государство. Сюда, на Аляску, многие сбегают именно для того, чтобы чувствовать меньше давления. Но, тем не менее, предпочтение отдается сильной власти. «Бойся того правительства, которое боится твоего ружья», – прочла я на стикере, приклеенном на заднем стекле дорогой машины. Здешнее пока не боится.

Ну и демократия, конечно. Она здесь проявляется иногда даже комично. Вот зарисовка с натуры, пришедшая по е-mail'у от мужа с далекого северного берега: «Поселок Барроу, самая северная точка США, налево – море Чукотское, направо – Бофорта, население 4500 чел., преимущественно эскимосское. Столовка в общаге, стоим мы в общей очереди (разнообразные ученые со всего мира, портовые рабочие, бичи местные и т. д.). Появляются 4 сенатора США (из 100 имеющихся), включая Хиллари Клинтон – у них поездка по северам инспекционная, про потепление климата на месте выясняют. Охраны нет вообще, она только Хиллари по закону положена, но мы что—то не заметили. Ни свиты, ни видеокамер, ни особого интереса среди публики – так, сдержанные приветствия, несколько человек подошли руки пожать. Я жутко жалел, что не было фотоаппарата, ибо к Хиллари внезапно подскочила толстая эскимоска и осуществила знаменитый эскимосский поцелуй (в смысле носами они потерлись). Это надо было видеть! Хиллари, надо отдать ей должное, с честью выдержала испытание. Отстояли сенаторы очередь, набрали жратвы и сели с народом кушать. Очень мне понравилось, как один старенький сенатор стал что—то выяснять у какой-то научной девицы. Она, не отрывая задницы от стула, продолжала увлеченно обгладывать куриную ногу, лениво отвечая что—то склонившемуся над ней дедушке. Правильно, не фиг всяким старым козлам отвлекать девушку от важного занятия. Такое вот братание слуг с народом у них было. Попытался представить хоть что—то похожее на родине – не смог, но смеялся долго...»

Еще один приоритет – ответственность. Responsibility – одно из самых распространенных американских слов. Начиная с раннего возраста, американских детей приучают к тому, что у каждого есть «зона ответственности», и как человек эту зону блюдет, так оно и будет. Например, начальная школа (elementary) выдала нам входной пакет документов, где, в частности, были обозначены зоны ответственности школы (учеба, безопасность, помощь и т. п.), родителей (вдохновлять ребенка, помогать разобраться, объяснять ему значение образования, следить, чтоб не пропускал школу и все в таком роде) и ребенка (делать уроки, быть вежливым, соблюдать школьные правила). Директор школы, родители и сам ребенок подписывались, что согласны с таким распределением обязанностей – каждый за себя. Иначе говоря, за ручку детей здесь не водят. И редко, только в жизненно важных ситуациях прикрывают собой. Зато потом гордятся самостоятельностью уже выросших детей. Одна дама как—то сказала мне, что ее сын был недавно в России, где-то в Сибири. На мой (дурацкий; меня извиняет только то, что это было в самом начале местной жизни) вопрос «Как вы его отпустили туда?» она сначала смутилась, потом долго подбирала слова повежливее и наконец сказала, что ее сын уже достаточно взрослый, умный и самостоятельный, чтобы отвечать за себя. Юноше было лет двадцать.

Ответственность растет вместе с человеком. И если взрослый американец подписывает какую-то бумагу, документ, договор – он полностью отвечает за то, что подписал. Это касается и студенческих работ (попробуй-ка сплагиать что-нибудь хоть на первом курсе – не оберешься), и журналистских заметок, и врачебных рекомендаций, и записок школьного персонала. Цена подписи здесь очень велика. Она абсолютно равносильна печати любого юридического лица – министерства или предприятия.

Личный гудвилл. Персональная ответственность означает, что человеку важно его доброе имя. Репутация стоит дорого во всех смыслах, потеряешь – не найдешь. Поэтому, наверное, здесь очень мало мелкого, никчемного воровства, здесь никто не станет мараться за копейки – то есть видеокамеры в супермаркете редко засекают клиента, рассовывающего по карманам неоплаченный товар или судорожно поедающего глазированные сырки (сырков, правда, здесь и нет). Соответственно, ни о каких «камерах хранения» или машинках для заклеивания ваших сумок/рюкзаков при входе в супермаркеты никто, наверное, и не слышал. Страшно подумать, какой хай поднялся бы, если бы менеджер ФредМайера (это одна из крупных ритэйловых сетей Америки) решил заглянуть в сумку потребителя. Дешевле предусмотреть резерв на потери.

Внимательное отношение к собственному доброму имени вкупе с уважением к собственности делают чудеса. Здесь не принято присваивать потерянные другими людьми вещи. Моя 10-летняя дочка первой испытала на себе это приятное свойство: в первые же дни она забыла в кафе свою игрушку. Через полчаса вспомнила и зарыдала – игрушка-то новая, еще не замусоленная... Вернулись, ни на что не надеясь. Игрушка была тщательно выложена на видное место и закреплена – чтоб не упала случайно людям под ноги. В этот момент ребенок впервые сказал, что, пожалуй, здесь жить можно. Потом муж забывал в автобусе систему спутниковой связи примерно за 4000 долларов (когда водительница автобуса возвращала ему агрегат, было непонятно, кто более счастлив – мой благоверный или эта дама), терялись флэшки, перчатки, шапки, куртки и так далее. Детей в школах поощряют за то, что они приносят найденные вещи и деньги в офис. Их (детей) фотографируют и вывешивают (теперь фото, а не детей) с комментарием на школьную доску почета.

ДЕТИ

– это как раз то, что поражает после России. Они очень отличаются от наших. Наверное, они не смогут в массовом порядке доказывать к концу средней школы теорему Пифагора. Ну, я могла, мы все могли, и что? Помогло нам это в жизни? Наверное, они не научатся без запинки говорить слово «стробоскопический». Но к жизни вообще и к жизни в обществе они будут подготовлены гораздо лучше наших детей.

Американские дети здесь имеют совсем другое выражение лица, чем российские (взрослые тоже, но это как—то уже менее контрастно). Во-первых, здесь нет той печати вырождения, которая уже привычна на лицах многих московских подростков. Нет тупых, заторможенных, с мутными глазами, нет злых, завистливых лиц. Конечно, они тоже злятся, ругаются, порой – дерутся. Но отпечатка этих чувств, выражения затравленности, озабоченности, подозрения ко всему миру – нет. «Ха! – скажет читатель. – Что ж они все там друг в друга палят из чего придется? По 10-15 человек за раз!». Бывает. Стрельба в школе – действительно проблема, и каждый раз это ЧП, и, как у нас про террористов, дети и школьный персонал оповещают полицию о том, что у кого-то из детей, возможно, с собой есть оружие. И тогда детей ведут через рамки, и все под контролем – так однажды мне привезли дочку на час позже обычного, когда я уже начала нешуточно паниковать. Но представим на минуточку, что у нас в России свободно продается оружие, вот по такому объявлению в «Из рук в руки»: «ROMANIAN AK-47, new in box w/all accessories $450. Ammo & Extra Magazines Avail». Как часто дети стреляли бы друг в друга? Лучше не надо об этом.