Альянс русскоязычных женщин ДОБРОДЕЯ - ПОСЛЕДНЕЕ ЭХО ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА

Суббота, 27.04.2024, 01:02

Вы вошли как Гость | Группа "Гости"Приветствую Вас Гость | RSS

ПОСЛЕДНЕЕ ЭХО ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА

Доклад, прочитанный в Констанце 08.04.2012 на литературном вечере, посвященном памяти классика русской и американской литературы Владимира Набокова и его недавно умершего сына, переводчика Дмитрия Набокова, перед показом видеозаписи интервью с последним от 01.08.2004.

Вечером 22-го февраля в больнице швейцарского города Веве, что недалеко от Монтрё, в возрасте 77 лет умер американский оперный певец и переводчик Дмитрий Набоков, который был единственным сыном всемирно известного писателя Владимира Набокова. Об этом сообщает сайт газеты NRC Handelsblad, передает РИА Новости.

«Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь – только щель между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час». Владимир Набоков «Другие берега»

Несмотря на оторопь и безвозвратное чувство потери, охватившие меня при получении известия о смерти Дмитрия Набокова, сразу же спонтанно вспомнился февраль 2003 года, когда я впервые посетил Монтрё. Потом свои впечатления от той незабываемой поездки были мной отображены в эссе «Слушая Дмитрия Владимировича Набокова…»:

Побывать в Монтрё (франкоязычная Швейцария, на берегу Женевского озера), где Владимир Владимирович Набоков прожил в отеле «Паллас» последние 17 лет своей жизни, побродить по местному кладбищу и отыскать там его могилу, а вдруг – еще удастся встретиться и с сыном писателя – Дмитрием Владимировичем Набоковым – такие, самые заветные мечты вынашивает истинный ценитель творчества этого великого Мастера. Мне, автору документального видеофильма «Ключи Набокова», можно сказать, удивительно повезло, ибо все эти сокровенные желания воплотились в реальность 15-го февраля 2003-го года.

В этот достопамятный день я после долгих колебаний и неизбежных согласований наконец-то прибыл из южной Германии в жилище Дмитрия Владимировича, в Монтрё. Меня встретил грузный, высокий, массивный мужчина на инвалидной коляске в тренировочных штанах и в футболке. Это была наша вторая встреча. (Пять лет назад, как раз в феврале, он приезжал в Петербург и выступал с кратким сообщением о текущих делах в набоковедении перед собравшимися писателями в Музее Набокова, на Большой Морской, 47. После официальной части, я имел возможность минутку-другую с ним переговорить и передать ему мои законченные материалы по набоковедению, в том числе и видеокассету фильма «Ключи Набокова».)

Когда я представился Дмитрию Владимировичу, как сценарист и продюсер вышеуказанного фильма, и стал рассказывать о своем нынешнем житье-бытье, то неожиданно через некоторое время он мне сказал: «Простите, я сначала принял Вас за другого человека, но теперь-то я всё вспомнил». И эта сказанная на полном откровении последняя фраза, честно говоря, меня поразила, ибо поражаешься, изумляешься теми качествами человека, коих нет у себя самого в наличии. И сразу же отметил, что сын писателя (несмотря на то, что он общается в течение года с тысячами людей, живущих на всех континентах Земли), обладает феноменальной компьютерной (зрительной и психологической) памятью.

Далее, из разговора с ним я узнал, что Дмитрий Владимирович в своем теперешнем физическом состоянии, то есть, на каталке после не очень давнего падения в скалистой Сардинии собирается лететь в Америку. Я был снова поражен такой новостью: так скоро, после серьезной травмы, собираться в такой далекий путь! У меня это не укладывалось в голове, но слушая его оптимистический голос, иногда прокрадывалось: «А может, действительно сиё возможно?»

А позже мы уже говорили обо всем на свете и не успевали до конца выговориться, наговориться. Дмитрий Владимирович рассказывал о своих жизненных увлечениях, которые, перерастая в профессиональный вид деятельности, оставались в его памяти приятными воспоминаниями о недаром прожитых годах.

Итак, после обучения вокальному искусству в Милане сразу же следует победа на престижном вокальном конкурсе, причем вместе с Паваротти был дебют в «Богеме»…

Далее, карьера профессионального гонщика, для которого была сделана специально гоночная машина, прототип «альфа-ромео» GTZ, так как в обычную гоночную машину (его рост метр девяносто шесть) он просто не умещался.

Ну, а когда умер в 1977-м году его отец, Дмитрий Владимирович взвалил на себя непосильное бремя всех оставшихся отцовских литературных дел, то есть продолжал переводить книги Набокова, писал к ним комментарии, делал пояснения, занимался их научным изданием, а сейчас уже на всё это катастрофически не хватает времени…

И тогда, после этого посещения заветных набоковских мест, я написал первое стихотворение о Монтрё, с посвящением Дмитрию Набокову:

МОНТРЁ Д.Н.

Побывав в девятнадцатом веке,

Не хочу возвращаться в свой

Двадцать первый,

где люди-калеки

С неуёмной, больной головой

Рассуждают превратно – клевещут

На событья, на смысл бытия

И морали доступные вещи

Погибают в лавине огня

Масс-медийного…

Боже мой, правый,

Дай родную, живую стезю,

Ибо должен –

сквозь жуткие нравы –

Я взрастить благочестья лозу!

Сейчас, вспоминая не только ту первую поездку в Монтрё, но и несколько последующих, хотелось бы подчеркнуть детскую непосредственность Дмитрия Владимировича, которая отражалась буквально на всём, как в характере, так и в поведении.

Своих родителей он называл только ПАПА и МАМА. За всё время общения с ним ни разу не прозвучало другого словесного синонима самых близких людей. Очень хорошо помнил свою бабушку по отцовской линии, Елену Владимировну (в девичестве Рукавишникову), хотя ему на тот момент исполнилось три года.

Родился же он в Берлине, 10 мая 1934 года, причем эта дата была для его родителей – Владимира Набокова и Веры Слоним – замечательной отметкой в истории их отношений, потому что познакомились они почти, что 11 лет назад – 8 мая 1923 года и на протяжении всех этих лет в этот день всегда были вместе.

Теперь же, через день родился их первенец и как мать, так и отец были безмерно счастливы, причем реакцию отца на это событие можно найти в «Других берегах»: «...вернемся к майскому утру в 1934 году, в Берлине. Мы ожидали ребенка. Я отвез тебя в больницу около Байришер Плац и в пять часов утра шел домой, в Груневальд. Весенние цветы украшали крашеные фотографии Гинденбурга и Гитлера в витринах рюмочных и цветочных магазинов. Левацкие группы воробьев устраивали громкие собрания в сиреневых кустах палисадников и в притротуарных липах. Прозрачный рассвет совершенно обнажил одну сторону улицы, другая же сторона вся еще синела от холода. Тени разной длины постепенно сокращались, и свежо пахло асфальтом. В чистоте и пустоте незнакомого часа тени лежали с непривычной стороны, получалась полная перестановка, не лишенная некоторого изящества...»

Самое же удивительное в этом берлинском майском утре 10 мая 1934 года то, что ровно через 11 лет весь мир праздновал победу над гитлеровской Германией, то есть магия удачного дня и года непроизвольно легла на день рождения Дмитрия Владимировича, согласуя и прошлое и будущее.

А имя ему дали в честь его прадеда с отцовской стороны, Дмитрия Николаевича Набокова, жившего в 19-м веке и бывшего министром юстиции семь лет с 1878 по 1885-й в царствование Александра II и Александра III.

Необходимо отметить, что из всех поездок в Монтрё, мне больше всего запомнилась поездка в субботу 1 августа 2004 года. Наверно, в силу того, что тогда я приехал с друзьями, которые организовали фото- и видеосъёмку.

С Дмитрием Владимировичем заранее были согласованы вопросы. Прежде всего, меня интересовали документы из набоковского архива по поводу пребывания молодоженов, родителей Дмитрия, в сентябре 1925 года в Констанце. Дело в том, что 29 августа того года Вера Набокова прибыла из Берлина в Констанц и сняла две комнаты в пансионате «Цейсс» с видом на озеро. А в это время Набоков вместе со своим подопечным учеником, Александром Заком, отправляются в пеший поход по Шварцвальду. Они посетили Фрайбург, поднялись на гору Фельдберг, были в Сен-Блазьене и Зеккингене.

Когда 31 августа они поднялись по тропе на гору Фельдберг, Набоков сразу отметил сходство местности с равнинами России. В память об этом настроении он написал следующее стихотворение:

ВЕРШИНА

Люблю я гору в шубе черной

лесов еловых, потому

что в темноте чужбины горной

я ближе к дому моему.

Как не узнать той хвои плотной

и как с ума мне не сойти

хотя б от ягоды болотной,

заголубевшей на пути.

Чем выше темные, сырые

тропинки вьются, тем ясней

приметы, с детства дорогие,

равнины северной моей.

Не так ли мы по склонам рая

взбираться будем в смертный час,

всё то любимое встречая,

что в жизни возвышало нас?

31 августа 1925 Фельдберг (Шварцвальд)

А в Зеккингене бродячий цирк на городской площади вдохновил его еще на такое вот стихотворение:

ТЕНЬ

К нам в городок приехал в гости

бродячий цирк на семь ночей.

Блистали трубы на помосте,

надулись щеки трубачей.

На площадь, убранную странно,

мы все глядели – синий мрак,

собор святого Иоанна

и сотня пестрая зевак.

Дыханье трубы затаили,

и под бесшумною толпой

вдруг тишину переступили

куранты звонкою стопой.

И в вышине, перед старинным

собором, на тугой канат,

шестом покачивая длинным,

шагнул, сияя, акробат.

Курантов звон, который длился,

пока в нем пребывал Господь,

как будто в свет преобразился

и в вышине облекся в плоть.

Стена соборная щербата

и ослепительна была;

тень голубая акробата

подвижно на нее легла.

Всё выше над резьбой портала,

где в нише – статуя и крест,

тень угловатая ступала,

неся свой вытянутый шест.

И вдруг над башней с циферблатом,

ночною схвачен синевой,

исчез он с трепетом крылатым –

прелестный облик теневой.

И снова заиграли трубы,

меж тем, как потен и тяжел,

в погасших блестках, гаер грубый

за подаяньем к нам сошел.

3 сентября 1925 Зеккинген (Шварцвальд)

4 сентября Набоков прибыл в Констанц, где его встретила Вера и отвела в пансионат «Цейсс». Здесь, в Констанце они счастливо прожили 8 дней и 11 сентября благополучно возвратились в Берлин.

Кроме того, были заданы вопросы: насколько отличаются в нынешнее время те родные места отца Набокова от их описания в книгах Набокова, в частности в «Других берегах». И еще шла речь о стихотворении «Ласточка», действительно ли оно было самым любимым стихотворением Набокова?

ЛАСТОЧКА

Однажды мы под вечер оба

стояли на старом мосту.

Скажи мне, спросил я, до гроба

Запомнишь вон ласточку ту?

И ты отвечала: еще бы!

И как мы заплакали оба,

как вскрикнула жизнь на лету…

До завтра, навеки, до гроба –

однажды, на старом мосту…

Хочу также подчеркнуть, что от той поездки в августе 2004-го остались самые добрые, светлые воспоминания, перешедшие в теплые телефонные разговоры, электронные дружеские послания.

И последнее, о дате смерти Дмитрия Владимировича.

Когда умер его отец, многим запомнилась и дата смерти, и дата похорон. Об этом и о своем отношении к судьбе и творчеству Владимира Набокова блестяще написано в эссе Андрея Битова «Смерть как текст»:

«Прижизненное признание – не самая точная функция современника.

Еще есть категория «бессмертный», применяемая более к творениям, чем к их создателям, и лишь отчасти к их репутациям, с которыми мы ничего поделать не можем, которые прорастают сами, то есть действительно живут. Так что бессмертие – это судьба, то есть продолжение той же жизни, но уже за гробом. Не завершенная при жизни жизнь – бессмертна, и не оттого ли наши поэты предпочитали гибель, в которой мы, по традиции, виноватим общество? <…>

Мне здесь хочется заявить, что Набоков, несмотря на ту нишу, в которую его засунут потомки, есть самый бессмертный писатель, бессмертный именно в категориях жизни, потому что бессмертие – его основная тема. И никому не известно, как оно ему воздаст столь истовое себе служение.

Набоков – певец не жизни или смерти, и не жизни и смерти, и не жизни в смерти, и не смерти в жизни, а именно бес-смертия он певец. <…>

Бессмертен комариный укус. Он обессмертен крестиком, продавленным ногтем на лодыжке возлюбленной («Весна в Фиальте»).

Бессмертны потерянные ключи, когда ты стоишь на пороге первого любовного свидания («Дар»).

Бессмертен апельсин в руке матери («The Real Life of Sebastian Knight»).

Бессмертна глуховатость мужа Лолиты.

Бессмертна ошибка, случай, опоздание, отсутствие, утрата, незнание – невстреча.

Бессмертна сама смерть.

Бессмертно всё то, что уловлено взглядом и слухом и запечатлено.

Набоков изловил бесконечное количество бабочек, но и бессмертие его детали есть та же самая бабочка, но уже человеческого бытия».

И в том же эссе, сравнивая даты рождения и смерти писателя, Битов пишет, что надо же так умудриться великому мастеру литературной игры, что даже день похорон был непроизвольно очень удачно выбран, имеется в виду 7.07.1977.

К сожалению, сейчас во всем интернете нет даты похорон Дмитрия Набокова. Но дата его смерти более чем уникальна и полностью отвечает семейной традиции. Судите сами: 22.02.2012, что сразу же бросается в глаза: преобладание двоек, их 5. Но ведь старший Набоков родился 22 апреля, то есть Дмитрий Владимирович умер ровно за два месяца до месяца рождения отца, а мать его Вера Евсеевна родилась в 1902-м, а умерла в месяц рождения своего мужа 7-го апреля 1991-го, за 2 недели до дня его рождения. Выходит 2 (два) было семейным знаковым, родовым числом, а оно в нумерологии характеризует женское начало. Таким образом, датой своей смерти Дмитрий Набоков достойно дописал историю своей семьи и еще раз обессмертил род Набоковых, да и девятнадцатый век впридачу.

Дмитрий Владимирович…

Вот и не стало Вас,

вот и расстались, родной, навсегда…

Век девятнадцатый, с Вами растаял он,

как угасает в небе звезда.

Век девятнадцатый виделся в облике:

с Папой похожи Вы были во всём.

Как же уютно за шахматным столиком –

Папиным эхом наполнен Ваш дом.

Папиным эхом, что Вы передали –

россыпь рассказов, романов и тем.

Дмитрий Владимирович…