Альянс русскоязычных женщин ДОБРОДЕЯ - Наследница знаменитой фамилии

Классическая ясность и гармония, благородство и изысканность – неотъемлемые черты живописи Зинаиды Серебряковой (урожденной Бенуа-Лансере), участницы творческого объединения "Мир искусства". Зинаида Евгеньевна Серебрякова родилась 10 декабря 1884 года в родовом имении Нескучное под Белгородом. Она происходила из знаменитой семьи художников, скульпторов и архитекторов Бенуа-Лансере. Дед Зинаиды Серебряковой по матери, Николай Леонтьевич Бенуа, был профессором, академиком, председателем Петербургского общества архитекторов, его сын Александр Николаевич Бенуа, "дядя Шура", – знаменитым художником, основателем "Мира искусства", отец Евгений Александрович Лансере – известным скульптором.

В 1900 году Зинаида окончила женскую гимназию и поступила в художественную школу легендарной меценатки княгини Тенишевой, потом – в мастерскую выдающегося портретиста О.Э. Браза. Она дневала и ночевала в Эрмитаже, копируя старых мастеров. На это время приходятся ее первые путешествия по Италии и посещение лучших музеев европейских стран. В начале века благодаря усилиям художников "Мира искусства" в культурный обиход России вернулись имена отечественных живописцев прошлого: Рокотова, Левицкого, Боровиковского и Венецианова. Последний произвел на Зину Лансере столь сильное впечатление, что, несмотря на повальное увлечение творческой молодежи французским импрессионизмом, а потом сюрреализмом и кубизмом, она (француженка!) всю жизнь была верна русской реалистической традиции. В 1905 году она вышла замуж за студента-путейца Бориса Серебрякова и взяла его фамилию. Медовый месяц и довольно много времени после него молодые провели в Париже. Здесь Серебрякова совершенствовала свое живописное мастерство в Academie de la Grand Choumiere.

Первые работы и особенно автопортрет "За туалетом" на выставке художников "Мира искусства" в 1910 году имели неожиданно громкий для скромной 25-летней художницы успех. "Автопортрет Серебряковой несомненно самая радостная вещь... Здесь полная непосредственность и простота: истинный художественный темперамент, что-то звонкое, молодое, смеющееся, солнечное и ясное, что-то абсолютно художественное..." – писал дядя Шура, Александр Николаевич Бенуа, но даже он не предполагал, что картины племянницы будут приобретены Третьяковской галереей и она вскоре получит необыкновенно высокий для женщины того времени художественный статус. На удивление, Зинаида Серебрякова, не прилагая к тому никаких организационных усилий, стала духовным центром живописного клана Бенуа-Лансере. Если бы большевики не упразднили "буржуазные институты", то в 1917 году 33-летняя Серебрякова стала бы членом Академии художеств.

В предреволюционные годы Серебрякова работала в прямом смысле не покладая рук. Ей часами позировали "крестьянские мадонны" для больших полотен – "Беление холста", "Жатва", "В бане", она много и увлеченно работала с обнаженной натурой. В эпоху, когда утонченные, в шикарных туалетах с турнюрами, в "шляпах с траурными перьями" "прекрасные дамы" курили пахитоски, а их шикарные кавалеры нюхали кокаин, упивались шампанским и разговорами о трагических судьбах России, Зинаида Серебрякова рисовала обыкновенных русских баб. Но совсем необыкновенных под ее кистью – безыскусных, величественных, изысканных и прекрасных. Эту "вечную женственность" нельзя было "пришпилить ни к какому направлению", она была "не современна", но не заметить ее было тоже не возможно.

В 1911 году Зинаида Серебрякова создала свой шедевр – автопортрет "Девушка со свечей". С картины смотрит, полуобернувшись, счастливая, влюбленная барышня, почти девочка – юная, непосредственная, трепетная, светящаяся душа самой художницы. Создавая монументальные полотна или эскизы панно для Казанского вокзала, Серебрякова чувствовала напряжение времени, но писала и небольшие домашние картины, такие как "За обедом" 1914 года. С небольшого холста смотрят трое ее детей, прелестные и безмятежные, но главное настроение картины – тревога, ощущение хрупкости семейного счастья и зыбкости казалось бы незыблемого дворянского уклада.

Революция разом сломала все: и вековые традиции, и устоявшийся быт Нескучного, и вернисажи, и выставки за рубежом, и славу, и отдых в Крыму, и добрые отношения с местными крестьянами, и спокойный уют семьи Серебряковых. Думать теперь приходилось не столько о живописи (масляные краски не на что было купить, Серебрякова перешла к менее дорогостоящей технике – углю и карандашу), сколько о хлебе насущном. В 1919 году на ее руках от тифа умирает муж – любимый, друг и главная опора. Серебрякова осталась одна с четырьмя детьми и больной матерью. Голод. Все запасы Нескучного разграбили взбунтовавшиеся мужики. К этому времени относится самая печальная из картин Зинаиды Евгеньевны – "Карточный домик", где изображены ее четверо осиротевших детей. Ужас, тоска, безысходность. Но материнский инстинкт не позволяет Серебряковой опустить руки. Рисовать в стиле почитаемых большевиками футуристов или писать портреты местных комиссаров Серебрякова не могла, она устроилась в Харьковский археологический музей, где делала карандашные зарисовки экспонатов.

Как-то умудрялась сводить концы с концами, помогал дядя Шура – несмотря ни на что, он находил покупателей для картин Серебряковой, оставшихся в столице. Когда утихла гражданская война, большому семейству удалось вернуться в Петербург на квартиру деда. К счастью, ее не отобрали и подселили к ним не пролетариев, а интеллигентных людей, работников Мариинского театра. Они помогали Серебряковой найти хоть какие-то заказы. Благодаря новым друзьям Серебрякова увлеклась сценой, рисовала балерин. Их изящные воздушные портреты резко контрастировали с эпохой военного коммунизма. В это время Серебрякова сделала портрет талантливого танцовщика Георгия Баланчивадзе, впоследствии великого балетмейстера, прославившегося под именем Джорджа Баланчина, – она умела угадывать талантливых людей.

Несмотря на каторжный ежедневный труд, свое место в Советской России Серебрякова найти не смогла. Ее полное высокого достоинства искусство было враждебно большевистской идеологии, с одной стороны, и эпатажу авангардистов – с другой. После выставки художников "Мира искусства" в США, где были приобретены две ее картины, Серебрякова решилась искать счастья за рубежом. При помощи дяди Шуры в 1924 году она выехала в Париж для организации персональной выставки. Однако устроиться, как он, племянница не могла – Александр Николаевич работал в основном театральным художником, так как в Париже хорошо помнилидягилевские "Русские сезоны", которые оформлял Бенуа. Серебрякова же занималась только живописью, но реалистическая манера была не в моде... Спрос на картины Серебряковой падал с каждым годом, трудно было снять квартиру, мастерскую, нечем было платить натурщикам. Она все равно работала неустанно, рисовала друзей, многие из которых впоследствии стали знаменитыми, простых французских крестьян в Бретани, печальные пейзажи и натюрморты. Находились все же настоящие ценители, которые помогали русской художнице. Благодаря им дважды (в 1928 и 1932 годах) Серебрякова ездила в Марокко и много работала там. Природа севера Африки, экзотика Касабланки и Марракеша, арабские кочевья, негры в бурнусах, строгие мусульманки, снежные отроги Атласских гор оказались ей неожиданно близки и интересны. Горячий воздух, яркие, сочные цвета на время вернули ей жизнерадостность и нашли отражение в работах этого периода. Она неоднократно устраивала выставки во Франции, Бельгии, Англии, но признания, достойного ее мощного таланта, соразмерного тому, что было в предреволюционной России, не предвиделось. К тому же страшно мучила двойственность, разорванность семьи. Вплоть до 1940 года она оставалась советской гражданкой и надеялась на воссоединение с детьми, оставшимися в России, но во время оккупации Гитлером Франции пришлось выбирать между французским паспортом и концлагерем. От советского гражданства пришлось отказаться, связь с Родиной прервалась на многие годы.

После войны мысли о возвращении в Россию навещали все реже: с одной стороны, пугали сталинские репрессии, коснувшиеся многих из ее российской родни, с другой – соображения типа: "Кому я там нужна? Меня давно все забыли...". Однако после войны были предприняты первые попытки "возвращения национальных приоритетов". Серебрякова в этом смысле была идеальным примером – она никогда не допускала антисоветских выпадов, к тому же была искренней патриоткой России. Во время хрущевской оттепели Зинаиду Евгеньевну наконец-то, после 36 лет разлуки, смогла посетить дочь Татьяна (ставшая в конце концов художником-декоратором во МХАТе). В ее скромной парижской квартире побывали известные и влиятельные советские художники – Шмаринов, Герасимов и Соколов. На волне растущего интереса к русской живописи Серебряного века удалось устроить персональные выставки Серебряковой в Москве, Киеве и Ленинграде. Успех ее в Советской России в 1965 году превзошел самые радостные воспоминания молодости. Серебрякову ставили вровень с Боттичелли и другими великими мастерами. Долготерпение, доброта, умение прощать, природный оптимизм были вознаграждены при жизни. 80-летняя художница хоть и не нашла в себе сил посетить Родину, но ощутила наконец всероссийскую славу. Мода на нее стала даже чрезмерной. Были изданы миллионными тиражами альбомы и монографии о ее творчестве, ей подражали молодые художницы (не только в стиле, но и в прическе и манере одеваться), репродукции ее картин украшали квартиры многих "продвинутых" интеллигентов, а коллекционеры перекупали картины за бешеные деньги. Пришла слава, которая ей была уже не так нужна, как нам; пришло признание, более важное для русской живописи, чем для ее преданной служительницы Зинаиды Евгеньевны Серебряковой.

Она скончалась 19 сентября 1967 года и похоронена была по православному обряду на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа.

По материалам Исторический уголок