В 20 лет Зинаида вышла замуж за Никиту Григорьевича Волконского, адъютанта Александра I, благодаря которому познакомилась и подружилась с царем. От их многолетней дружбы в архиве Гарвардского университета сохранилось около двух десятков писем, большинство из которых – пространные, на нескольких листах – свидетельствуют о доверительности и теплоте их отношений. Однако после окончания войны княгиня не смогла прижиться в петербургском высшем свете, и, побывав в Одессе (где подружилась с Батюшковым), отправилась назад в Италию.

 

Рим

В Риме Зинаида Александровна поселилась во дворце Поли (Palazzo Poli), где снимала второй этаж. Фасад дворца украшал грандиозный фонтан ди Треви (название фонтану дало его расположение, на перекрестке трех улиц, что по-итальянски произносится – «трэ вии»). Во дворце княгиня устраивает театрально-музыкальные вечера, на которые собирается вся русская колония, состоявшая из художников и скульпторов, среди которых – скульптор Самуил Гальберг, пейзажист и будущий ректор Академии художеств Сильвестр Щедрин и будущий автор московского храма Христа Спасителя Константин Тон. С княгиней водят знакомство два крупнейших скульптора того времени – Антонио Канова и Бертель Торвальдсен. Влюбленный в нее Федор Бруни пишет ее портрет в образе романтического рыцаря Танкреда, изгнанного со своей родины и гибнущего за любовь (ныне хранится в Русском музее).

Княгиня и ее приближенные участвовали и в римском карнавале, о чем имеется письменное свидетельство Щедрина: «Княгиня Зенаида (именно так он писал ее имя. – Авт.) Александровна со всеми домашними были наряжены кошками, чем наполнили всю свою коляску, равно козлы и запятки были уставлены кошками. Позади ее, также в коляске, наша братия, именно, я, Гальберг, Сазонов и Тон были наряжены собаками; таковые новые маски обратили на себя всех внимание, крик и хохот раздавался повсюду в награду». Примерно в то же время княгиня увлеклась литературой, чему способствовал аббат Андре Мериан. Швейцарец, состоящий на дипломатической службе у Российской империи (что в те годы было едва ли не обыкновенным делом), и друг ее отца, он намеревался сделать княгиню проводником своих просвещенческих теорий.

 

Под влиянием Мериана была написана и издана на французском «Славянская Картина 5 века» – возможно, самое известное сочинение Волконской. Рецензию на книгу написал Стендаль, назвав ее «экстравагантной» и «исторически недостоверной».

Помимо литературы, Волконская увлеклась археологией. По возвращении в Россию она даже задумалась о создании Русского общества и «Русского журнала» на двух языках, который бы координировал исследователей русских древностей.

 

Москва

В 1824 году Волконская переезжает в Москву. Именно здесь состоялась встреча, которая, как считается, повлияла на ее окончательный отъезд в Италию.

Одна из исследовательниц пушкинской эпохи, видевшая портрет графа Риччи в начале ХХ века, описывала его внешность следующим образом: «красивый молодой человек, с каштановыми волосами, лет 26, в синем фраке со светлыми пуговицами». Выходец из знаменитого римского аристократического рода Риччи познакомился с богатой наследницей Екатериной Луниной, женился на ней и поселился в Москве, на Никитском бульваре (теперь в этом доме Музей искусства народов Востока). Лунину и Риччи объединяла любовь к музыке – оба они пели, причем профессионально. Лунина училась пению в академии в Болонье, которую закончила с отличием. Об артистическом таланте четы Риччи сохранились противоречивые суждения, но их дуэт был весьма популярен – вечерами Никитский бульвар напротив их дома часто бывал запружен каретами. Бывали Лунины-Риччи и у княгини Зинаиды Волконской на Тверской.

Дом Волконской пользовался известностью, а собиравшийся в нем салон был одним из центров московской художественной жизни. Пропустивший одно из выступлений княгини Жуковский писал другу: «она будет петь перед троном Всевышнего, и узнаю ее издали по голосу, который будет прелестнее всех прочих. А лучше бы послушать ее здесь (то есть на земле. – Авт.)». Отличительной чертой кружка Волконской была совершенно нехарактерная для тогдашнего высшего общества непринужденность и творческая атмосфера, привезенные ею в Москву из Рима.

Эти музыкальные и литературные встречи проходили по понедельникам: с конца 1824 по начало 1829 года у Волконской собирался весь цвет русской литературы.
Писатели и поэты были либо влюблены в хозяйку, как юный Дмитрий Веневитинов (осыпающий подъезд ее дома розами) и Адам Мицкевич (ограничившийся стихами), либо «очарованы ею», как Баратынский. Одним из первых рукоплещет княгине эстет Петр Вяземский, про ее салон писавший следующее:
«Дом ее был, как волшебный замок музыкальной феи…Там стены пели; там мысли, чувства, разговор, движения – все было пение».

Князь Вяземский привел к ней только что вернувшегося из ссылки Пушкина. Княгиня встретила поэта романсом на его стихи «Погасло дневное светило…». Пушкин был растроган.

Помимо искусства, в салоне Волконской, деверь которой принимал участие в восстании декабристов, много и откровенно говорили о политике. В 1826 году полицейские чины описывали царившие в московском свете настроения следующим образом: «Между дамами две самые непримиримые и всегда готовые разорвать на части правительство – княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием всех недовольных; и нет брани злее той, которую они извергают на правительство и его слуг».

В напряженной политической ситуации 1826 года и встретились Риччи и Волконская. Лунина потом утверждала, будто Зинаида Волконская на спор отбила у нее мужа. Якобы Екатерина как-то спросила Миньято, нравится ли ему княгиня, и тот небрежно заметил: «Не особенно». Об этом разговоре узнала Волконская (вроде бы сама же Лунина ей и рассказала), после чего княгиня решила вскружить голову итальянцу. Так или иначе, но через год граф Риччи развелся с беременной женой (Лунина впоследствии потеряла ребенка) и уехал в Италию. Подозрительно скоро вслед за ним с детьми, но без мужа, уехала и княгиня – хотя, вероятно, у нее были и другие причины для поспешного отъезда.

Баратынский посвятил Волконской стихотворение «На ее отъезд» – первый и, пожалуй, самый знаменитый русский гимн иммиграции:
Из царства виста и зимы,…
Где жизнь какой-то тяжкий сон,
Она спешит на юг прекрасный,
Под Авзонийский небосклон —
Одушевленный, сладострастный,
…
И неутешно мы рыдаем.
Так, сердца нашего кумир,
Ее печально провожаем
Мы в лучший край и лучший мир.

Что же до Пушкина, то он был, скорее, раздражен, чем грустен. В его письме к Вяземскому в фразе: «Дай ей бог ни дна ни покрышки; т.е. ни Италии, ни графа Риччи!» – явственно слышится досада.

Развод с беременной Луниной и стремительный отъезд из России погубили репутацию графа. Меж тем, до этого инцидента, граф Риччи был принят русским обществом и Пушкиным в том числе. Риччи, кстати, был первым переводчиком поэта на итальянский, причем переводчиком авторизированным: Пушкин, прочитав его переводы, одобрил их.

 

Рим

Второй римский период был связан с увлечением католицизмом. Поселившаяся во дворце Поли русская княгиня вскоре прославилась как щедрая жертвовательница – едва ли не каждый день она раздавала милостыню множеству людей.

В 1830 году Волконские купили у князя Альтьери небольшую виллу в Латеране – тогда это был почти пригород. Место было выбрано неслучайно – поблизости находились главные христианские святыни Рима: Латеранская базилика – кафедральный собор Рима, основанный императором Константином и освященный в 324 году, а также Святая лестница, по которой к Пилату взошел Христос, и которая, согласно преданию, была перевезена в Рим святой Еленой в IV веке.

В новом доме княгиня по-прежнему собирала друзей, причем без лишних церемоний. Здесь часто бывал Николай Васильевич Гоголь, который, как пишет в мемуарах Анненков, ложился спиной на аркаду акведука и «по полусуткам смотрел в голубое небо, на мертвую (до мелиорационных работ конца ХIX начала XX века окрестности Рима были большей частью заболочены и непригодны для проживания и сельского хозяйства. – Авт.) и великолепную римскую Кампанью». Отношения Гоголя и Волконской были доверительными: «у меня теперь в городе немного таких знакомых, с которыми любила беседовать моя душа», – писал он о ней своей матери.

Посетивший Рим в 1839 году историк Погодин писал следующее: «Вилла княгини Волконской прелестна – домик с башенкой. Окружен с обеих сторон виноградниками, цветниками и прекрасно устроенными дорожками. Вдали виднеются арки бесконечных водопроводов, поля и горы, а с другой стороны – римская населенная часть города.» Здесь же, на вилле, княгиня устроила необычный мемориал своим друзьям – «Сад воспоминаний». Первым в нем появилась стела памяти Пушкина. Она была установлена через два года после его смерти и считается самым первым памятником поэту. Как ни удивительно, но в Москве первый крупный и, пожалуй, самый известный монумент Пушкину работы Опекушина появился также рядом с домом Волконской – на Тверской улице.

В Италии Волконская придумала проект учреждения первого государственного «Эстетического музея» – он был опубликован в журнале «Телескоп» в 1831 году. Проект не был осуществлен, но, безусловно, повлиял на проведенную Николаем I музеефикацию коллекций Эрмитажа. А позже и на организацию Музея изящных искусств (ныне Пушкинский музей изобразительных искусств) в Москве, о чем писал его основатель – Иван Владимирович Цветаев.

В 1850 году модный римский скульптор Пьетро Тенерани высек из мрамора бюст Волконской. Тенерани представил княгиню в образе древнеримской матроны с одержимостью во взоре (ныне бюст выставлен в Государственной галерее современного искусства). Эта одержимость прослеживается и в ее дальнейшей жизни: Волконская уходит в религию и мистицизм, пытаясь увлечь за собой своих друзей. В то же время религиозными поисками – правда в ином направлении – увлекся и Гоголь. Как писал один советский литературовед: «Своим религиозным фанатизмом Волконская способствовала росту мистических настроений Гоголя во второй половине 40-х годов». Католичество принял и князь Никита Григорьевич Волконский, и тут уж это превратилось в серьезную семейную проблему, так как, согласно тогдашним русским законам, имущество новообращенных католиков конфисковывалось. Волконские переписали свои владения на сына, Александра Никитича. Он, к слову, стал известным дипломатом, издал исторический труд «Рим и Италия средних и новейших времен» и стремился наладить отношения между Петербургом и Римом.

В 1862 году Волконская умерла. Существовала даже городская легенда о причине ее смерти: якобы 70-летняя княгиня отдала в холодный день нищенке свою шубу и смертельно простудилась. Хоронил ее весь Рим. Прошло несколько десятилетий, и в начале XX века в римском муниципалитете встал вопрос о наименовании площади перед воротами виллы. Несмотря на то что итальянские власти редко дают труднопроизносимые названия улицам и площадям, площадь без лишних споров назвали piazza di Villa Wolkonsky.

А что же Риччи? Он оставался с княгиней до самой кончины – управлял ее делами, дружил с Гоголем. Точная дата его смерти еще не выяснена, но известно, что он был еще жив в 1860 году.

Рим – город странных мистических совпадений. Принявшая католичество княгиня, как говорят, мечтала быть похороненной в ватиканском соборе Святого Петра, где погребены лишь две женщины: шведская королева Христина, перешедшая из протестанства в католичество, и графиня Матильда, в XI веке помогавшая папе Григорию одолеть всесильного короля Генриха IV. Волконскую и ее мужа, Никиту Григорьевича, а также сестру Марию Александровну, похоронили в церкви Святых Винченцо и Анастасии – одном из самых значимых храмов Рима, бывшим в то время приходской папской церковью. Однако впоследствии Папа передал этот храм Болгарской церкви. Так, полтора века спустя, княгиня снова оказалась на православной земле.