Дети в эмиграции(по материалам экспедиций во Францию в 1998-2000 годах)
Шесть лет назад я начала свой проект по изучению особенностей адаптации детей российских эмигрантов во Франции. Посмотреть, как живут российские семьи в западных странах в условиях резких социальных изменений, мне было важно для того, чтобы понять, что делать нам с нашими детьми здесь, в России. Ведь в каком-то смысле мы все оказались в эмиграции в своей собственной стране. В задачу моего исследования входило собирание и систематизация историй жизни российских детей за рубежом. Цель — увидеть весь спектр проблем и варианты стратегий воспитания детей, с которым сталкивается россиянка, решившаяся на эмиграцию в эту страну. Это исследование было продолжено в США, в 2001-2002 годах, о чем я расскажу в своей следующей статье.
В настоящее время в высокоразвитых странах (США, Германии, Израиле, Италии, Канаде, Франции) проживают около 5 миллионов российских по происхождению детей. При этом ни в одной стране нет служб психологической поддержки ни для этих детей, ни для их родителей. Их и не могло быть, поскольку проблему психологической адаптации на "новой родине" пока никто не изучал. Государства, которые принимают эмигрантов, видят свою первостепенную задачу в том, чтобы накормить, одеть их, предоставить кров. Детям дается право обучения с прохождением языковых курсов. Большинство детей эмигрантов переживают опыт продолжительной разлуки с родственниками — дорогими им бабушками, дедушками, сестрами, братьями. Иногда дома остается кто-то из родителей.
На фоне алжирской эмиграции, представляющей настоящую головную боль для Франции и выступающей предметом постоянных общественных обсуждений, исследований и разработки специальных программ помощи и протекции на государственном уровне, русская эмиграция незаметна. Она малочисленна, как правило, хорошо образованна. Русские рассредоточены в престижных, западных районах Парижа, подростки не группируются в банды, не хулиганят на улицах. Напротив, русские по происхождению дети, как правило, хорошо учатся и нацелены на высокие социальные позиции. И хотя хорошую успеваемость в школе взрослые часто рассматривают как признак хорошего воспитания и благополучия детей, это не всегда так.
Поистине русская эмиграция — самая молчаливая и терпеливая. Психологические проблемы русских скорее не внешнего, а внутреннего характера.
Образ русского эмигранта был сформирован еще в период первой послереволюционной волны эмиграции, в результате которой во Франции осело около 100 тысяч представителей разных сословий — дворян, мещан, купцов, казаков. Французы до сих пор думают, что русский — это тот, кто ходит в православный храм.
По моим данным, в современной русской эмиграции во Франции находятся около 1500-2000 русских по происхождению детей, один из родителей которых пребывает в статусе эмигранта. В категорию российских детей за рубежом попадают сейчас не только дети российских эмигрантов, но и дети сотрудников дипломатических ведомств, фирм, аккредитованных за рубежом, научных сотрудников, находящихся в длительных командировках.
Преподавание на русском языке ведется в трех школах — двух церковно-приходских и в школе при посольстве России. Год назад из-за отсутствия учеников прекратила свое существование воскресная школа при церкви Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Довольно посещаемой остается церковно-приходская школа при церкви Трех Святителей. На ее базе каждое лето работает лагерь в Нормандии, поддерживаемый, как и сама школа, Московским Патриархатом.
В последние годы большинство учеников переходит из церковно-приходских школ в школу при посольстве, где для желающих совместить французское и российское образование была разработана система заочного обучения, в основном следующая за традиционной программой средней российской школы. По мнению родителей учеников, уровень и систематичность преподавания в российской школе выше, чем во французской.
Стратегии жизни в эмиграции
Говоря научным языком, существует четыре формально возможные стратегии аккультурации эмигрантов, не зависящие от национального менталитета. Они связаны с переопределением позиции человека по отношению к старой и новой культуре, своему (в нашем случае, российскому) или чужому (в нашем случае, французскому) окружению: ассимиляция (отказ от своего прошлого культурного опыта, принципиальная ориентация на культуру страны въезда), сепаратизм (сохранение своих норм и ценностей как более предпочтительных по отношению к культуре страны въезда), интеграция (желание совместить в своем поведении преимущества своей культуры и культуры страны въезда), маргинализация (отказ как от одной, так и от другой культур).
Стратегия интеграции является более продуктивной и перспективной, органичной с точки зрения преемственности и развития биографии человека и в большей мере обеспечивает единство семьи; она сопровождается меньшими личностными потерями. И как любая жизненная стратегия не является результатом простого суммирования опыта двух культурных групп, а во многом формируется в результате индивидуального поиска самого человека, благодаря его активности и инициативе.
В российской эмиграции во Франции были представлены две крайние тенденции. Первая — в период первой волны эмиграции — состояла в стремлении к изоляционизму, когда очень долго жила надежда на возвращение на Родину и эмигранты были одержимы идеей сохранить все русское — язык, обычаи, традиции, в том числе и российскую традицию воспитания детей в духе любви к родине, высокие идеалы и культурные достижения. В рамках российского педагогического движения за рубежом открывались российские университеты, гимназии, спортивно-патриотические клубы1.
Если первые эмигранты "стояли за все русское", гордились своим происхождением, то представители последней, четвертой волны готовы забыть прошлое, как страшный сон, избегают общения со своими соотечественниками.
Особенность жизни российских по происхождению детей в эмиграции состоит в том, что большинство из них растет в условиях замалчивания обстоятельств, в которых находится его семья. Это связано не столько с тем, что родители часто и сами не в состоянии оценить свои силы, возможности и перспективы, но и с тем, что замалчивание, разного типа уловки и отвлечение детей от жизненных трудностей близких им людей составляют норму воспитания в советский и постсоветский периоды. Золотым правилом считается не посвящать ребенка во взаимоотношения между членами семьи, финансовые проблемы, требование "не совать нос" в дела взрослых. Мне кажется, что эта практика особо опасной оказывается именно в условиях эмиграции, в условиях смены культурного ареала. Такое неведение обрекает ребенка на одиночество, делает его безоружным, беззащитным, снижает шансы на успешную адаптацию. Самая традиционная ошибка бывших советских граждан состоит в том, что они даже не считают нужным сообщить детям, почему, как надолго семья переезжает в другую страну и какие варианты развития событий их ожидают. Российские по происхождению дети хорошо учатся в школе, но отличаются низкой самооценкой, неумением за себя постоять и пребывают в растерянности, когда возникает необходимость в самостоятельной постановке и решении задач.
Родители часто ошибочно склонны сводить проблему вживания в другую культуру к проблеме усвоения языка. На самом деле дети гораздо быстрее усваивают язык страны эмиграции, чем сами родители, но в гораздо меньшей мере в силу отсутствия опыта могут решать социальные задачи, планировать будущее, договариваться со сверстниками, предъявлять претензии окружению или осуществлять выбор.
Эти разные женщины
Среди тех, кто знаком с проблемами русской эмиграции, нет единства в оценке способности женщин к адаптации в новой стране: одни считают, что в условиях резких перемен женщины более социабельны, предприимчивы и успешны. Другие — что женщины, как и дети, составляют наиболее уязвимую часть мигрантов.
Мне кажется, что противоречивость этих мнений отражает разнообразие женских характеров и основные типы жизненных стратегий за рубежом. Зависимые, инфантильные женщины, видящие в замужестве решение своих проблем, выбирают прежде всего мужа. В разговоре со мной директор последней работающей церковно-приходской школы госпожа Левандовская недоуменно спросила: "Я не понимаю, зачем нашим мамашам психолог, они и сами прекрасно знают, за кого выйти замуж". В известном смысле она права: психолог — хороший помощник для людей самостоятельных, для людей зависимых — это только головная боль или временный допинг. Женщины эмансипированные в большей мере переживают и гордятся своими профессиональными успехами, как и успехами своих мужей.
Женщины зависимые любят при случае щегольнуть статусом мужа, терпя любые отношения в семье, рассматривая их как ежедневный взнос за право его использовать, для них важна формальная защищенность. Женщины самостоятельные в гораздо большей мере предъявляют претензии к качеству отношений, чем к статусу, понимая, что они являются такими же носителями статуса, как и их супруги. Эти отношения, безусловно, транслируются и на детей. Женщины сильно реагируют на потерю глубоких эмоциональных контактов и разрыв с близкими. В период обострения своих состояний, они жалуются, что дети им в тягость. Ребенок может "выпасть" из зоны внимания матери. Внешне дети матерей, которые с трудом адаптируются в эмиграции, напоминают сирот и беспризорников (с настороженностью в глазах, большой дистанцией в общении, отсутствием интереса к происходящему вокруг, бедной мимикой). Рядом нет окружения, которое компенсирует или хотело бы компенсировать "отсутствие" матери (как в советском варианте, когда всем было дело до воспитания детей). Все это может привести к тому, что отношения с людьми вообще будут интуитивно восприниматься ребенком как нечто враждебное, непонятное, нежелательное. Не умея общаться, не зная, чего ждать от общения, дети избегают контактов (я называю этот феномен "культивированным аутизмом").
Мои наблюдения показывают, что существует три разные стратегии воспитания детей за рубежом, связанные с типами поведения матерей.
Тип "несчастной" женщины обеспечивает изоляцию ребенка от всего нового и интересного. В условиях эмиграции несчастная женщина получает красивейшее оправдание своему пессимизму: я, мол, пожертвовала собой ради ребенка, я вывезла его из ужасной страны. В этой ситуации однако именно мать может оказаться персонажем, обеспечивающим снижение шансов ребенка на успешное будущее, сообщая ему импульс пессимизма и неуверенности в себе.
Второй тип — эмансипированная женщина-интеллектуалка, женщина, которая нацелена на высокие социальные позиции, очень категорична в своих оценках, в поведении. В эмиграции такие женщины с порога отметают саму возможность общения детей с "совками", людьми из прошлого. Крайнее выражение этой позиции звучит примерно так: "Я ненавижу все совковое и хочу, чтобы мой ребенок во всем походил на настоящего француза. Я сделаю все, чтобы он учился в самом престижном районе Парижа, в самой лучшей школе, носил одежду из самых дорогих магазинов. Я счастлива, что, когда мой мальчик просыпается по ночам, он зовет меня по-французски".
Это ставка на ускоренное внедрение в иную среду с полным отказом от предшествующего опыта. В качестве продукта может получиться мальчик Кай из "Снежной Королевы" — холодный, циничный ребенок, который кривится, когда звонит бабушка из Москвы, игнорирует всякого, кто приезжает "оттуда", но превращается в активного, послушного ребенка, когда рядом появляется кто-то из французов.
И наконец, интегративную стратегию поддерживают женщины, поведение которых отличается творческим подходом. Они понимают, что простое заимствование чужого не может дать позитивных результатов, и стараются комбинировать опыт российского воспитания и новых возможностей воспитания и образования, которые предоставляет им Франция.
Что происходит с детьми в эмиграции?
Даже при самой благоприятной ситуации в новой семье дети тяжело переживают разрыв с родственниками, которые остались на родине.
Все ускользающее вдаль и для взрослого окрашивается в яркие тона. Детская ностальгия еще ярче. Если же отношения с отчимом не складываются, ребенок несет непомерный груз. Вначале ему хочется вернуться с мамой домой, потом, когда становится ясно, что вояж затягивается, и, будучи привязан к маме, он должен провести здесь несколько лет, если не всю жизнь, в планы ребенка начинают входить фантастические побеги, нереальные ситуации, в результате которых он и его мама наконец освободятся от тяжелой зависимости. Стоит ли говорить о том, какие это бывают фантазии? И, наконец, наступает момент, когда по ту сторону баррикады оказывается и самый родной человек на свете — мама, которая так и не признала невозможность такой жизни, не смогла сопротивляться.
Дети, как и взрослые, уходят в себя, когда окружение не оказывает им нормальной эмоциональной поддержки, не учитывает их в своем психологическом пространстве как значимых персонажей, рассматривает их как помеху.
Чего больше всего боятся дети? Дети больше всего боятся, что их перестанут любить. Любовь воспринимается ими как некоторая энергетическая ткань, которой может хватить не на всех. Переключение внимания на членов новой семьи может восприниматься с ревностью и тревогой или разделяться ребенком, если ему с детства привито чувство того, что и другие члены семьи нуждаются в опеке и внимании.
Одна из наших встреч с мальчиком была назначена в его любимом Мак-Доналдсе. Мальчишка принес с собой бумагу и карандаши, "чтобы не было скучно". Мама — обаятельное и инфантильное создание, вечная "девочка", с печальными глазами и измученным лицом. Три года назад приехала в Париж вслед за французским другом, намного старше ее. Их объединяла любовь к театру и надежда на лучшее будущее в новом браке. Однако решено было не спешить с формальностями. Отношения, по словам мамы, ухудшились сразу после приезда. Ему нужна была девочка-подросток как компенсация предыдущего неудачного брака и отрада в жизни. Менеджер по профессии, он ориентировался на эмоциональную релаксацию; артистичная натура, он нуждался в обожании и восторгах; "сильный самец", он требовал только потакания его прихотям. Ей же хотелось учиться на режиссера, участвовать в театральных постановках, заниматься здоровьем — своим и сына, "как все француженки".
В новой семье ребенок стал скоро мешать, вызывать раздражение и получать оплеухи. Маме доставалось тоже — побои, выпихивание за дверь, оскорбления. При том, что оба "ребенка" (а как их еще назвать, беззащитных, наивных и бестолковых?) были целиком на содержании у французского "папы", а значит, в его власти. Наша встреча произошла на фоне потери работы папой и накануне так долго откладываемой свадьбы. Она еще раздумывала, нужна ли свадьба, то есть нужно ли еще более закреплять и без того тягостные отношения зависимости от психопата.
Когда женщина наконец попадает в пространство, гораздо менее напряженное в смысле добычи денег, пищи и еды, она не знает, что делать с этой свалившейся на нее свободой и освободившейся энергией. Значительная часть из них может уйти на то, чтобы холить и лелеять свои комплексы, а также подстегивать комплексы своего партнера. То, что пытаются делать люди несвободные, попав на свободу, так это восстановить высокую степень негативной, но привычной для них напряженности в отношениях с окружением. Как верно утверждение, что львиная доля проблем привносится супругами в семью из их детства, так верно и утверждение, что неразрешенные в предыдущем браке проблемы всплывут в их новой супружеской жизни.
Мальчик, разукрашивая большую машинку, сказал: "О, если они поженятся, я не выдержу. Да я его убью, когда вырасту!", потом: "Он постоянно кричит!" и наконец: "Я хочу к бабушке, там у меня тети, дяди, двоюродные сестры. Там много людей, а тут никого нет". "Но у тебя же есть друзья?" — "Только два". "А сколько тебе надо?" — "Сто двадцать пять!" Последняя цифра отражала величину эмоционального голода этого хорошо одетого, уже свободно говорящего по-французски мальчика. В рисунке семьи было получено визуальное подтверждение детской арифметики: после красивого и разноцветного лимузина, на самом краю листа разместилось большое количество совершенно похожих друг на друга муравьев, которые находились в разных родственных отношениях с моим героем — сестры, дяди, тети. Где-то среди них была и мама. Французский папа не входил в эту замечательную коллекцию.
У детей, которые постоянно находятся в состоянии эмоционального голода, не развиваются механизмы эмпатии (сопереживания), отношения с людьми схематизируются и обесцвечиваются. Самые близкие люди превращаются в маленьких и просто устроенных букашек.
Нужен был психолог или событие, которое бы радикально поменяло ситуацию развития ребенка. Мама с ситуацией не справлялась. После многих разговоров по телефону, встреч, она приняла решение в своем духе — замуж все-таки выйти, но записаться на прием еще к двум специалистам — массажисту (для поддержания тонуса) и психоаналитику (для избавления от своих детских страхов).
Мои наблюдения и общение с детьми указывают на тяжелые психологические последствия, которыми чревато неадекватное поведение родителей. Эмиграция — это как раз тот случай, когда многие нарушения или тяжелые состояния как бы культивируются, заданы с объективной неизбежностью, "нормальны" в данных условиях.
К последствиям разрыва с родными, потери существенных для человека связей, относится тяжелое состояние депрессии (ностальгии, деморализации). Мои данные показывают, что у детей, родители которых настроены конструктивно и сразу по приезде начинают активно выстраивать отношения с окружением, депрессия, тоска по дому проявляется не так ярко, переломный момент наступает уже к четвертому месяцу. У самих взрослых все процессы протекают тяжелей и дольше. "Обострение" депрессии возникает на третьем году проживания в эмиграции, когда "все потеряли интерес к тебе, никто не помогает, а сам ты еще не встал на ноги". Как известно, депрессия сопровождается потерей интереса к жизни, нежеланием и невозможностью справляться с простыми операциями.
Трудности становления идентичности подростка — это классическая проблема эмиграции. Большая опасность, как считают этносоциологи и этнопсихологи, кроется в кризисе идентичности. Самой рисковой категорией считают подростков 14-18 лет. В этот период бурного физиологического и психологического развития, у подростков-эмигрантов могут наблюдаться черты, которые обычно наблюдаются при тяжелом психическом недуге — шизофрении. Подросток не может сказать, кто он, кем он будет, любит ли он своих родителей… В этот момент особо остро чувствуется потерянность и при определении своей этнической принадлежности. В группе юных скаутов я разговаривала с юношей восемнадцати лет, которого мать привезла из Киргизии, выйдя замуж за француза. Потом она развелась. "Я не знаю, кто я. Конечно, я не француз и не русский, я — черт знает кто".
Кросс-культурные психологи, занимающиеся проблемами адаптации людей к контрастирующим культурным ареалам, считают, что нужно искать пути интеграции не только на уровне государственной политики, но и на уровне биографий отдельных людей. По моим оценкам, только 17% родителей настроены интегративно и пытаются найти возможности для совмещения достоинств российской и французской систем воспитания и образования.
Если говорить о ярких фигурах воспитателей и педагогов в современной российской эмиграции во Франции, то тут нужно назвать директора школы при Посольстве Анатолия Маратовича Розова, которому удалось создать в школе живую, напряженную образовательную атмосферу. Свой вклад в психологическую поддержку семей эмигрантов пытаются вносить и другие педагогические коллективы более 200 российских посольских школ за рубежом. Поразила своим темпераментом и одержимостью семья Ручковских, возглавляющих русское скаутское движение во Франции. Более шестидесяти российских подростков ежегодно участвуют в лагерной жизни скаутов. Русские скауты первыми стали разворачивать деятельность на территории бывшего Советского Союза при поддержке еще Михаила Горбачева. Их представительства есть в Москве, Питере, Самаре, Новгороде, Новосибирске. Очень долго только они противостояли национал-фашистским молодежным организациям, выросшим, как грибы, у нас в стране.
Стратегия интеграции, о которой я писала выше как о самой продуктивной, возможна только при условии солидарности всех агентов социализации детей — как в самой России,так и зарубежом. Именно этим принципом руководствовалась я, когда стала проводить один за одним международные круглые столы — во Франции (Париж, 2001), в России(Москва, 2002), в США (Сиэтл, 2003), собирая ислледователей, практиков-педагогов, чиновников, социальных работников и журналистов. Мне хотелось обратить внимание на специфику развития детей в условиях эмиграции, перезнакомить людей, чтобы они могли взаимодействовать и помогать друг другу.
Уже летом 2001 года в Москву из Франции приехал первый русский мальчик для участия в образовательных программах в рамках Летней школы мироразвития, организованной Фондом педагогических инноваций на бывших правительственых дачах под Москвой. Такая школа решала две проблемы детского развития — восстанавления и поддержки позитивной национаональной идентичности подростков («Русским быть хорошо и интересно»), а также поддержки русского языка, который дети в эмиграции стремительно теряли, а в среде русскоговорящих сверстников быстро восстанавливали. Такая школа просуществовала три года. В пользе такого рода летних мероприятий я не совмневаюсь, как не сомневаюсь в пользе поездок наших одаренных детей в международные летние лагеря во Францию и Шотландию, которые мы проводим под крышей ассоциации «Евроталант». Эти инициативы никогда не были поддержаны финансово и не поощрялись ни одной из многочисленных программ финансирования ни в России, ни зарубежом. Мой партнер, чиновник от образования Юрий Крупнов теперь возглавляет маленькую пронационалистическую партию, а детей из эмиграции рассматривал все больше как «агентов влияния». По мере того, как росли политические амбиции организаторов и держателей летней площадки (частная школа «Наследник»), менялись программы для детей, уменьшалась продолжительность смены, и непомерно росла цена (последняя смена в 2004 году длилась уже только 10 дней, а цена составляла 600 долларов!). Смена становилась элементом политики, и стала проводиться формально. Родителям, которые хотели отправить своих детей в летние российские лагеря уже в 2004 году, я рекоммендовала другие летние лагеря.
За время развития моей исследовательской и практической программы очень поменялась атмосфера в России. Интерес к Западу сменился резкими антизападными, прежде всего антиамериканскими, настроениями. Развивать программу стало почти невозможно. Типичная реакция со стороны профессионалов и обывателей: «Вам что, своих детей мало?»
В том–то и дело, что психолог, как и врач, равнодушен к национальности, идеологии, чувствителен только к горю, боли, страданию отдельных людей, тем более детей. Помимо этого, я считаю эмиграцию очень красивым и стимулирующим для мозга объектом исследования. Поэтому научная часть программы была продолжена в США, в 2001-2002 году. В утешение недоброжелателей я могу только сказать, что на программу не было потрачено ни копейки российских денег. Экспедиции поддерживались французским фондом «Дом наук о человеке» и американской программой научных обменов «Фулбрайт», за что я им признательна.
