В течение ряда лет Наталья Гутман была профессором Штутгартской консерватории. Вот уже в 23-й раз музыкант организует в баварском городке Вильдбад-Кройт фестиваль, посвященный памяти Олега Кагана, великого скрипача и ее супруга, рано умершего от рака (в 1990 году в Мюнхене).

3 мая Наталья Гутман сыграла свой единственный в этом году концерт в Германии (он состоялся в Людвигсхафене) и побеседовала с DW.

 

Наталья Гутман: Для меня тоже большая загадка, почему я в последнее время мало играю в Германии. Боюсь, это вопрос не ко мне, а к моему менеджменту. Я играю в Париже, Голландии, Италии, России – только не в Германии. Мне это даже как-то обидно: ведь я регулярно выступала здесь еще со времен ГДР и очень люблю немецкую публику.

- А что с вашим фестивалем в Вильбад-Кройте?

- В этом году он пройдет с 4 по 14 июля. Хотя были споры и даже намерения закрыть этот фестиваль. Мне кажется, что маленькие фестивали не могут существовать вечно: у них есть некий естественный срок жизни, в течение которого они зарождаются, проходят пик популярности и когда-то перерождаются во что-то иное. Возможно, на основе этого фестиваля следует организовать музыкальный конкурс или что-то еще. Тем более что в Вильдбад-Кройте существует Фонд имени Олега Кагана, в который вносили пожертвования многие музыканты и жители этого местечка.

- Для вас этот фестиваль важен прежде всего как память об Олеге Кагане?

- Мой муж последний раз в своей жизни, за три дня до кончины играл именно в этом местечке. Это было ничем не объяснимое чудо. Жители Кройта и все, кто присутствовал на этом событии, настояли на том, чтобы организовать в память Олега фестиваль. Множество коллег-музыкантов поддержали меня: четыре года подряд приезжал Святослав Рихтер и играл без гонораров, Ростропович приезжал, Марта Аргерих, Раду Лупу. То есть этот фестиваль существовал по воле друзей, которые хотели, чтобы имя Олега дальше жило. Это будет сейчас 23-й по счету фестиваль. Мне хотелось бы продолжить традицию, по крайней мере, до 25-го фестиваля.

 

- А почему вы выбрали именно Вильдбад-Кройт?

- Так получилось. Здесь, на берегу Тегернзее, жили наши друзья. После того, как пришло печальное известие о болезни Олега, мы здесь часто бывали в гостях, и мой муж влюбился в местную природу. Когда мы первый раз увидели здешний охотничий замок, нам стало ясно, что здесь должна звучать музыка. Тем более что в прежние времена в этих стенах происходило разное - в том числе и съезды нацистов. Музыка там была просто необходима, как "акт очищения".

- Вы относитесь к плеяде великих виолончелистов 20-го века, в которую также входят Пятигорский и Ростропович. Мне кажется, общее для вашего поколения музыкантов - отношение к музыке и к инструменту как к некой моральной инстанции. Каким вам видится младшее поколение коллег, тех, кто идет за вами?

- Преобладает профессионализм. Особенно среди тех, кто учился у Герингаса и Пергаменщикова. Мне кажется, появление этих двух профессоров на Западе очень сильно сформировало современную, в частности, немецкую школу. Это вызвало резкий подъем интереса к виолончели и к виолончельному репертуару. Но такие невероятные виртуозы и фигуры как, скажем, Ростропович появляются не каждый день.

 
- Вы преподаете и в Италии, и в Вене, и в Москве. Какие сложности у вас возникают как у педагога?

- Меня очень удивляет, когда молодые виолончелисты начинают Баха и барокко играть "большим смычком", "большим звуком", с вибрацией. Нас так заставляли в былые времена играть, виолончель была органом. Четко прописывалось: только такие штрихи, только такая редакция. Я сама убежала от той традиции. У виолончели другие выразительные средства. С помощью нее надо разговаривать.

- Вы играете на виолончели 65 лет. Есть еще что-то, что вас удивляет, к чему вы стремитесь?

 
- Я не устаю удивляться, что у меня все время что-то не получается. Иногда я себе говорю: "Хватит уже!". Но у меня до сих пор все те же трудности, что и в юности.

- И так же интересно, как в юности?

- Может быть, даже более интересно.

- Какой проект вам хотелось бы реализовать в ближайшее время?

- Меня все подталкивают на то, чтобы я записала сюиты Баха, которые, по моему ощущению, пока не совсем готовые. То, как я их сейчас слышу и играю – полярная противоположность тому, что я делала раньше. И я думаю, что они еще будут меняться.